В принципе, безразлично, что выставлено: антиквариат, машины или, к примеру, памперсы. Какая разница. Но в любом случае ты обязан знать или хотя бы иметь представление о предмете торгов, чтобы понимать конъюнктуру спроса, а не просто махать молотком. Интересно очень.
Был аукцион «старой ювелирки». Все как обычно, но при одном условии: номеров нет, рук никто не поднимает. То есть реагируй как хочешь. Черт его знает, то ли он глаз почесал, то ли цену поднял. И при этом полутемный зал. Начало девяностых годов, никто светиться не хочет, а цены «потолочные». Я взмок к десятому лоту.
А второй случай был в Грозном. Еще до войны, с моим старым приятелем Гелани Товбулатовым. Он при советской власти был простым опером в московской милиции. Потом ушел, организовал кооператив, потом фирму, стал довольно известным бизнесменом, попросил меня провести аукцион. Они со товарищи решили построить мечеть в Грозном.
Со всего света свезли в Чечню товар: холодильники, телевизоры, компьютеры, люстры, машин штук пятнадцать, какие-то картины, мебель и все такое прочее. Вы себе представляете этот набор по тем временам? Да еще в Чечне. Да еще все деньги на мечеть. Ажиотаж страшный.
Приехали, поселились в гостинице, прямо напротив Дома правительства.
Повторяю, это еще до войны было.
Аукцион назначен на 12. Клуб, или, вернее, маленький кинотеатр. Человек на четыреста. Зал полный, яблоку негде упасть. Жара страшная. Я, естественно, в черном смокинге.
Все очень доброжелательно, все улыбаются. Главное дело – до всего еще сажают за стол. Я говорю: мне нельзя. Они так в шутку, вроде, говорят: не пить нельзя, обида страшная, зарежут прямо тут, и все. Еле-еле отбился. Перед началом вышел имам, все встали и начали молиться. Причем имама должен был представлять я. Но мне сказали: если перепутаешь имя – зарежут тут же, я и не пошел.
Потом выступал еще кто-то. Мне опять сказали: если перепутаешь имя, ну ты понял! Короче, к началу я уже был готов продать смокинг, молоток, лакированные ботинки и сам построить мечеть, лишь бы остаться в живых.
Наконец, пригласили меня. Я вышел. Все встали, аплодируют. Имам что-то сказал, все опять стали молиться.
Потом имам ушел, все сели, и я начал. А лотов, меж тем, штук четыреста пятьдесят. Я и погнал в ритме. Где-то к пятидесятому лоту чувствую – устают. Ага. Следующий лот – какой-то огромный американский холодильник красного цвета.
Я говорю: один рубль! Ну, и пошло. Рубль, два, три… Десять, двадцать… Триста, триста тридцать, четыреста… Тысяча сто, тысяча двести… Мгновенно добрались до двадцати тысяч. Это по тем-то временам. Я смотрю – остались трое. Причем двое еще торгуются, а третий вроде как хочет, но сомневается. А ритм, повторяю, бешеный. Двадцать тысяч, двадцать две… двадцать три…