Обыкновенное чудо
Полеты во сне и наяву
* * *
Ну а потом мы начали снимать… Это была огромная работа. Потому что она была для киноварианта и телевизионного варианта, необыкновенно объемная работа. По-моему, у Олега было сорок или пятьдесят съемочных дней, это совершенно колоссальный объем. Я помню, как трудно шло все по «Анне Каренине», тяжело. Как нашли, наконец, место, где последние сцены фильма идут. Мы искали долго, проехали пол-Ленинградской области…
А эти пятьдесят дней я помню, как будто это было легче легкого — одно удовольствие. Мы вступили в съемочный период, как будто бы два человека, которые предельно точно где-то втайне условились о том, что именно они будут делать. Не было творческих споров — а что, если он тут закурит или что-то тут сделает? Никакой самодеятельной галиматьи совершенно не было.
Мы и разговаривали очень тихо с ним. Я не помню ни повышенных тонов, ни чтобы кто-то на кого-то кричал. Приходил Олег на площадку, уже примерно стоял свет, я говорил: «Здесь, туда-сюда..» — «Сюда? Понятно». Никаких философских разговоров. К примеру: «В этот момент Каренин, наверное, понял…» — такая дешевая психологическая галиматья вообще исключалась. Потому что всем было ясно, что это роман Льва Николаевича Толстого. Потому что были такие ощущенческие предварительные наши сговоры по поводу Каренина, а на площадке оставалось только поставить его — и это любил Олег — в те жесткие условия мизансцены, где он может делать так и никак иначе. А вот как он это делал, все обертона, тонкости все нюансы, — это было уже личное дело Олега.
* * *
Если серьезно, ничего я с Олегом не режиссировал, не вселял свою волю в его «слабый» актерский организм. Я был зрителем, причем зрителем с полуоткрытым ртом, таким идиотическим, потому что Олег делал в нюансах какие-то тончайшие вещи, которые даже и не придумаешь. Делал прямо во время съемки — ничего мы не обговаривали, ни о чем не договаривались. Например, когда мы снимали сложнейшую сцену родов, когда Анна позвала его из Питера, чтобы попрощаться. И потом она настояла на том, чтобы они с Вронским подали друг другу руку, и Олег там подал руку, и держал эту руку… Это все было очень тяжело снимать. Снимаем. Олег протянул руку, оторвал ему руки от лица, держал долго, потом вытащил из кармана платок, платком протер руку свою и опустил руки. Почему-то это было сделано между делом, это ни в коем случае не концептуальное действие. И в этой маленькой бытовой подробности лежало совершенно по-настоящему грандиозная тонкая внутренняя актерская работа, безумное понимание того, что происходит на самом деле, что происходит с его душой.