– Нет, сынок. Но сколько наставлений! Ты напомнил мне мою покойную мать в тех случаях, когда она боялась, что я погублю свою душу в иезуитском колледже. Искреннее изумление доктора заставит Рамполлу, Оделью и де Молину поверить, что я на их стороне и что причина всего – осмотрительность, важнейшая добродетель, а не подозрительность, мать гнева, смертного греха. В общем, как говорится, кто хочет поймать птицу, не должен браться за дубину.
Ронкалли улыбнулся ему и сказал:
– Как раз в этих садах я имел возможность оценить мастерство, с которым вы, ваше святейшество, ловили мелких птиц сетью, чтобы потом приласкать их и отпустить.
– Да, это я действительно неплохо умею, и твое сравнение верно: я и в самом деле не ем ни птиц, ни кардиналов.
То ли дело было в вине «Мариани» и чудесной благословенной перуанской коке, которая входит в его состав, то ли в том, что Ронкалли, кажется, в конце концов одобрил блестящую идею папы. Но еще несколько минут назад папе наверняка не пришло бы на ум закончить разговор этой остротой. Послушник никак не отреагировал на нее. Может быть, подумал Лев, Ронкалли нужно только набраться ума, и когда-нибудь он действительно станет хорошим папой.
Закончив уборку в других комнатах, Мария быстро поднялась по служебным лестницам на третий этаж дворца, однако перед этим не забыла зайти в туалет для обслуги. Там она причесалась и надела белую форму медсестры, которую доктор Фрейд дал ей накануне перед своей встречей с Рамполлой. В этой одежде у нее был вид профессионала, и, может быть, это стало одной из причин, по которой все прошло хорошо и кардинал согласился, чтобы она оставалась в кабинете. Однако в тех немногих случаях, когда она поднимала голову, взгляд из-под густых бровей, которым он изучал Марию, пугал ее. А доктор выглядел невозмутимо спокойным, словно говорил с обычным попиком.
Доктор – великий человек. Он даже не принял от нее слов благодарности за сестринскую форму: сказал, что вся заслуга принадлежит служителю Августу по прозвищу Молчун, и, ласково улыбнувшись, добавил, что этот человек всегда исполнял его просьбы без промедления и отказов. И даже сумел ее рассмешить, когда сравнил Августа с загадочным Големом. Мария хорошо запомнила имя Голем, которое никогда не слышала раньше.
Голем, – объяснил ей доктор, – это чудовище из еврейских преданий. Голем, подчиняясь заклинанию, слушался своего хозяина-раввина, как маленькая собачка, хотя был огромным великаном. И мог слышать, но не мог говорить, в точности как Август.
Она могла бы слушать рассказ доктора много часов подряд и впитывала каждое его слово как губка, чтобы ничего не упустить из его объяснений. Но самой лучшей минутой была та, когда он вручил ей белоснежную форму, пахнувшую лавандой. Она онемела как Голем, прижала форму к себе и изо всех сил вдохнула ее запах, словно это был утраченный плащ Богородицы. Мария и спать легла бы в этой форме, если бы не боялась ее помять.