Принц прочищает горло, и охранники вытягиваются по стойке смирно. Похоже, встревоженные тем фактом, что они задержали королевскую особу, они распахивают ворота, широко раскрыв глаза.
– С вашего позволения, ваше королевское высочество.
Та, что пониже ростом, жестом приглашает его пройти и ведет нас семерых ко входу. Я в замешательстве смотрю на нее в ответ.
На мгновение она показалась… расплывчатой по краям, как наполовину законченная картина с не совсем заполненной фигурой. Это зрелище пробуждает что-то в моем мозгу, какое-то воспоминание, от которого мое сердце бешено колотится в груди, но в следующее мгновение она уже уходит и выглядит совершенно обычной. Должно быть, это была игра солнца.
В то время как замок Роанин стоит высокий и элегантный, с ветвями, извилистыми и дикими, как окружающий его лес, сердце республики Гленвэйл тяжелое и приземленное, его дворцовые стены сложены из огромных камней, каждый из которых длиной в ногу. Поместье граничит с бесплодной, подстриженной травой, усеянной лишь несколькими молодыми деревьями и низко подстриженными живыми изгородями, все они явно посажены, а не выращены естественным путем.
Ветер ударяет нам в спину, когда дорога уступает место более широкому мощеному двору, и меня пробирает озноб, несмотря на время года. Впереди штандарты Гленвэйла яростно развеваются на высоких столбах прямо за двойными дверями. Это темно-зеленая ткань с двумя черными стрелками, направленными в противоположные стороны, с вышитым золотом изображением реки, извивающейся между ними. Когда мы с Элосом были здесь раньше, мы никогда не проходили мимо этих флагштоков. Министр Мерет встретила нас сразу за ними.
Это было примерно за две недели до того, как мы впервые приехали в Роанин, после семи или восьми лет жизни в одиночестве в Долине. Мы с Элосом наконец решили, что больше не можем этого делать. Нам нужна была поддержка, сообщество, и мы не нашли другого дома в Долине с тех пор, как резня, уничтожившая Каэла-Ридж, также разрушила влияние великанов, которое поддерживало там стабильность.
В тот единственный раз, когда мы осмелились вернуться после нападения, мы обнаружили лишь тлеющий лес и разросшуюся растительность: деревья начали возвращать себе то, что принадлежало им. Наш дом рухнул внутрь, как пергамент, смятый в кулаке. Некоторые из надземных мостов, по которым мы мчались, все еще стояли, в то время как другие были разрушены или сожжены дотла. Эта земля – ужасное месиво из стрел и запекшейся крови, тел и пепла, половина костей была потеряна овцами в течение нескольких часов. Может быть, у меня там были друзья, или учителя, или игрушки. Но я не могу вспомнить их имена. Я не могу ясно вспомнить ни одного лица, кроме отца. Лицом вниз в траве со стрелой в спине, точно так же, как мы оставили его прошлой ночью.