Я сидел в салоне первого класса СРС – сверхзвукового реактивного самолета, стюардесса приносила напитки, я болтал со своей хорошенькой соседкой хапи-хаоле. Но как только девушка начинала дремать или уходила в туалет, а стюардесса отворачивалась от меня в другую сторону, меня начинали разрывать молчаливые, ужасные, мучительные рыдания.
Но стоило кому-нибудь взглянуть в мою сторону, и я опять становился тем же улыбающимся, оживленным, богатым господином.
– Не хотите ли поделиться со мной, что вы чувствуете именно в эту секунду, Боб?
– Хотел бы, Зигфрид, если бы знал.
– Вы на самом деле не знаете? Не можете вспомнить, что было в вашей голове только что, когда вы молчали?
– Конечно, могу. – Я некоторое время не решаюсь начать, но потом говорю: – О дьявол, Зигфрид, я просто ждал, чтобы меня утешили. Я кое-что понял накануне, и мне было больно. О, ты не поверишь, как было больно. Я плакал как ребенок.
– Что же вы поняли, Робби?
– Я пытаюсь тебе рассказать. Относительно… ну, отчасти относительно матери. Но также… относительно Дэйна Мечникова. У меня были… были эти…
– Я думаю, вы пытаетесь рассказать что-то о своих фантазиях. У вас же был анальный секс с Мечниковым, Боб? Верно?
– Да. Как ты все хорошо помнишь, Зигфрид. А плакал я о маме. Отчасти…
– Вы уже говорили мне об этом, Боб.
– Верно. – И я закрываюсь.
Зигфрид ждет, и я тоже жду. Вероятно, хочу, чтобы меня еще поуговаривали, и некоторое время спустя Зигфрид идет мне навстречу.
– Посмотрим, не могу ли я вам помочь, Боб, – говорит он. – Какое отношение друг к другу имеют ваши слезы о матери и фантазии об анальном сексе с Дэйном Мечниковым?
Я чувствую, что внутри у меня что-то происходит. Как будто влажное мягкое содержимое груди начинает пузыриться в горле. Я чувствую это по голосу. Он был бы дрожащим и ужасно жалким, если бы я не сдерживал себя. Но я контролирую свой голос, хотя отлично знаю, что подобные вещи утаить от Зигфрида невозможно: он получает информацию от датчиков и может судить о том, что происходит со мной, по напряжению мышц и влажности ладоней.
Но тем не менее я пытаюсь. Тоном учителя биологии, препарирующего лягушку, я говорю: