– Мы могли бы быть героями, – всхлипнула она, – и получить десять миллионов, а может, и больше. Кто знает, сколько бы нам заплатили за двигатель? Но они продолжали уединяться в шлюпке и… кто тут?
– Я, Вэн, – ответил мальчик, ободрительно улыбаясь панели, хотя не был уверен, что она его видит. Казалось, у нее начинается один из периодов прозрения. Обычно пятьдесят седьмая не понимала, что он с ней разговаривает. – Пожалуйста, продолжай говорить, – попросил Вэн.
Наступила пауза, после которой Генриетта растерянно проговорила:
– NGC1199, Стрелец А Запад.
Вэн вежливо ждал. Еще одна долгая пауза, и потом она продолжила:
– Его совсем не интересовало движение. Все его движения были к Дорис. Она вдвое моложе его! И глупая, как репа. Она никогда не попала бы в экипаж…
Вэн помотал головой, как жабомордый.
– Ты очень скучная, – строго сказал он и отключил ее. Затем Вэн подумал и набрал номер 14 – профессора.
– …хотя Элиот еще учился в Гарварде, воображение у него было, как у взрослого. И он был гений. «Я был бы острыми клешнями…» – это же самоунижение человека толпы, доведенное до символических пределов. Каким он видит себя? Всего лишь ракообразным. Даже не ракообразным, а символом ракообразного – клешнями. И притом острыми. А в следующей строке мы видим…
Вэн плюнул на панель и отключился – вся стена перед ним была испачкана знаками его неудовольствия. Ему нравилось, только когда профессор цитировал поэзию, но не когда он рассуждал о ней. С такими сумасшедшими, как четырнадцатый или пятьдесят седьмая, никогда не знаешь, чего ждать. Они редко отвечают, и ответ почти всегда не имеет отношения к вопросу. Их приходится либо покорно слушать, либо выключать.
Вэну пора было отправляться в путь, но он решил попытаться еще раз и поговорить с единственным трехзначным номером, личным другом, которого звали Крошечный Джим.
– Привет, Вэн. – Его голос прозвучал печально и в то же время настороженно, как будто Крошечный Джим был чем-то напуган. – Это ты, Вэн?
– Какой глупый вопрос. А кто еще может быть?
– Никогда не знаешь, кто тебя вызывает, Вэн. – Наступила пауза, потом Крошечный Джим неожиданно захихикал: – Я тебе рассказывал о священнике, раввине и дервише, у которых кончилась пища на планете из свинины?
– Да, Крошечный Джим, к тому же мне не хочется слушать анекдоты.
Невидимый микрофон погудел, затем Мертвец спросил:
– Тебе все то же, Вэн? Опять желаешь поговорить о сексе?
Мальчик сохранил независимое выражение, но почувствовал знакомое напряжение внизу живота.
– Пожалуй, Крошечный Джим.
– Ты настоящий дикий жеребец для твоего возраста, Вэн, – сказал Мертвец. – Хочешь, я расскажу тебе, как меня чуть не упекли в тюрьму за сексуальное оскорбление девушки? Жарко было, как в аду. Я ехал на поздней электричке к парку Розель, и в вагон вошла девушка. Она села напротив меня, задрала ноги и спокойно стала обмахиваться юбкой. Что мне оставалось делать? Я сидел и смотрел. А она, как ни в чем не бывало, продолжала размахивать своим подолом. А я, естественно, пялил на нее глаза, пока она не пожаловалась проводнику. И тот высадил меня из поезда. А знаешь, что в этом самое забавное?