– Ты хочешь рассказать мне, что такое этот момент Х, дорогая?
– Заткнись, Том! – нервно ответила Генриетта. – И слушай! До момента X вся вселенная представляла собой крошечный шар диаметром порядка нескольких километров, сверхплотный, сверхгорячий, настолько сжатый, что у него не было никакой внутренней структуры. Потом из-за внутреннего напряжения он взорвался и начал стремительно расширяться. Это происходило до самого момента Х, и данная часть развития событий в общем ясна. Ты слушаешь меня, Том?
– Да, дорогая. Это обычная космология, верно?
– Ты только слушай, – выдержав зловещую паузу, сказала наконец Генриетта. – После момента X вселенная продолжала расширяться. По мере ее расширения небольшие сгустки материи начали конденсироваться. Вначале появились элементарные частицы, адроны и пионы, электроны и протоны, нейтроны и кварки. Потом стала возникать подлинная материя. Настоящие атомы водорода, затем даже атомы гелия. Расширение объема газа стало замедляться. В огромных облаках начались турбуленции. Гравитация стала собирать эти облака в сгустки. Объем их сокращался, и повышенная температура сжатия запустила ядерные реакции. Облака раскалились. Так рождались первые звезды. Остальное, – закончила Генриетта, – мы можем наблюдать и сегодня.
Программа Альберта подхватила намек.
– Понимаю, Генриетта, это все очень интересно. Но я упустил, о каком промежутке времени мы говорим?
– Хороший вопрос, – ответила она, но в голосе ее не слышалось удовольствия. – От начала Большого Взрыва до момента X три секунды. От момента X до настоящего времени примерно восемнадцать миллиардов лет. И мы уже здесь.
Фальшивый возлюбленный Генриетты не был рассчитан на восприятие сарказма, хотя он ощущался даже в плоском металлическом голосе. Но программа продолжала стараться, как могла:
– Спасибо, дорогая, – сказала она, – а теперь расскажи мне об этом особом моменте Х.
– Сию минуту, мой дорогой Томазино, – ласково ответила она, – только ты совсем не мой дорогой Томазино. Этот тупоголовый болван не понял бы ни одного моего слова, а мне не нравится, когда меня дурачат.
Как ни старалась дальше программа Альберта, как ни пытался Робин Броудхед, сбросивший свою маску, обратиться к ней непосредственно, Генриетта больше ничего не выдала.
– К чертовой матери! – проговорил наконец Броудхед. – У нас хватает забот на следующие несколько часов. Для этого не нужно возвращаться на восемнадцать миллиардов лет назад. – Он нажал кнопку на боку процессора и подхватил то, что выпало из него, – толстую мягкую ленту, на которой было записано все изложенное Генриеттой. – Вот за этим я и прилетел, – сказал он с грустной улыбкой. – А теперь, Пол, попробуем решить вашу маленькую проблему, а потом отправимся домой и будем тратить свои миллионы!