– Доброе утро, Боб, – приветствует меня Зигфрид, и я останавливаюсь на пороге кабинета, подсознательно чем-то обеспокоенный.
– В чем дело?
– Ни в чем, Боб. Входите.
– Ты тут все изменил, – осуждающе произношу я.
– Верно, Робби. Вам нравится, как теперь выглядит кабинет?
Я долго и внимательно изучаю его. Толстый мат с пола исчез, как и абстрактные картины, которые украшали стены кабинета. Их место заняли серии голографических космических сцен, гор и моря. Самое странное во всем этом – сам Зигфрид. Он говорит со мной через манекен, сидящий в углу комнаты с карандашом в руке. Причем манекен смотрит на меня сквозь темные очки.
– Ты тут все перевернул, – говорю я. – Зачем?
Голос его звучит так, будто он благосклонно улыбается, хотя выражение лица манекена не меняется.
– Я решил, что вам понравится некоторое разнообразие, Боб.
Я делаю несколько шагов в глубину комнаты и снова останавливаюсь.
– Ты убрал мат!
– Он больше не нужен, Боб. Видите, новая кушетка? Весьма традиционная, не правда ли?
– Гм.
Зигфрид начинает улещать меня:
– Почему бы вам не лечь на нее? Попробуйте, как она вам.
– Гм. – Но я осторожно вытягиваюсь на кушетке. Чувствую я себя необычно, и мне это не нравится, может, потому, что эта комната для меня представляет нечто очень серьезное и изменения в ней заставляют меня нервничать. – На матраце были ремни, – жалуюсь я.
– У кушетки они тоже есть, Боб. Можете достать их с боков. Потрогайте… вот так. Разве это не лучше?
– Нет.
– Мне кажется, – негромко говорит он, – вы должны позволить мне решать, нужны ли какие-нибудь изменения в терапевтических методах, Роб.
– Кстати, Зигфрид! – усаживаясь, говорю я. – Прими наконец решение своими проклятыми мозгами, как ты меня будешь звать. Меня зовут не Роб, не Робби и не Боб. Я Робинетт.