Жизнь в Колеттах устроилась, приспособляясь к немощам хозяина. Наша кухарка, Большая Луиза, сильная и крепкая женщина, поднимала его с постели и усаживала в кресло. Время от времени отца переносили в машину, которую водил теперь Бистольфи, заменивший Баптистена. Мать сильно располнела и двигалась с трудом. Она почти не расставалась с пеньюаром красного цвета в белую горошину. Ее, по указанию доктора Пра, обследовали. Подтвердился прежний диагноз — диабет, от нас не скрыли, что дни ее сочтены. Это не очень расстроило мать, она попросила только держать все втайне от Ренуара, который долго не знал о ее болезни. Брат Клод значительную часть дня позировал отцу. Габриэль вышла замуж за Конрада Слэйда, американского художника. Ее не было в Кань, когда началась война. Самыми верными сотрапезниками оставались Альбер Андре и Морис Ганья. Этот крупный буржуа воскрешал традицию папаши Шоке. Его понимание живописи поражало всех. Войдя в мастерскую, он всегда останавливался перед картиной, которую Ренуар считал лучшей. «У него глаз!» — утверждал отец. Он также говорил, что любителей, которые понимают в живописи, еще меньше, чем хороших живописцев. Иногда приходил Матисс. Поль Сезанн женился на Рене и поселился поблизости от Колетт. Из-за учения мне лишь изредка доводилось участвовать в кипевшей ключом жизни в Колеттах. Закончив философский факультет, я год прозанимался математикой, а затем поступил в кавалерию. В августе следующего года грянула война.
Ренуар отправился в Париж автомобилем. Мать уже была там — она приехала раньше, надеясь повидать уезжавшего на фронт Пьера. Его она не застала, но нашла Веру Сержину, подругу Пьера, с великолепным младенцем на руках — это был мой племянник Клод. Мать тотчас же отправила их в Колетты, где они и оставались, пока ранение не возвратило Пьера в гражданское состояние.
Отцу удалось найти драгунский полк в маленьком восточном городишке, где я служил перед отправкой на фронт. Полковник Мейер дал в его честь завтрак, на который я был допущен. Вид молодых людей в боевой форме успокоил Ренуара. Он мне сказал: «Нас подхватил поток. Было бы нечестно не быть со всеми». Я отнес его в автомобиль. Нас сопровождал Альбер Андре. У поворота Ренуар попросил Бистольфи остановиться. С помощью Альбера он повернулся и помахал мне рукой за стеклом. Увидел я его снова только после ранения, позволившего мне приехать к нему на бульвар Рошешуар и там собрать основные материалы для этой книги.
Мать, узнав о ранении, достала пропуск и приехала меня навестить в госпиталь в Жерармере. Ее предупредили, что мне отнимут левую ногу, которая приобрела из-за гангрены странный цвет кобальта. Мать так энергично протестовала против ампутации, что главный врач, командовавший госпиталем, отказался оперировать. Вместо него моей ногой занялся профессор Ларойенн, вылечивший гангрену хитроумным прибором, по которому циркулировала дистиллированная вода. Он не скрыл от матери, что если бы мне отняли ногу, я бы не выжил. Убедившись в том, что опасность миновала, мать вернулась в Кань, где вскоре умерла.