– Что ты здесь делаешь? – всё-таки спросила я его. И следом повторила вопрос, чувствуя, что вот-вот сорвусь на истерический крик: – Что ты здесь делаешь?
Виталик вдруг схватил меня за руку. Сильно и решительно. И втянул меня за собой в подъезд, мы замерли в предбаннике между дверями, практически в полной темноте, и всё, что я чувствовала, это знакомый аромат одеколона, как сильно колотится моё сердце от страха и непонимания, точнее, полного неприятия ситуации, а ещё руку Виталика, которая крепко сжимала моё запястье. И все эти ощущения вместе наваливались на меня, окутали, и я будто парила в вакууме, понимая, что задыхаюсь от желания закричать, но кричать мне было нельзя. Я даже не сразу сообразила почему, просто знала, что нельзя, и лишь спустя минуту поняла, что это были те самые первые слова, которые мне Виталик сказал.
– Только не кричи. Нельзя.
Я стояла и таращила глаза в темноту. А в них будто песка насыпали. Я даже моргнуть не могла.
И понимала, понимала, что все ужасные предположения, что несколько минут назад будто вихрь пронеслись у меня в голове, всё это правда. И я не знаю, как теперь жить.
Почему никто не подумал, как мне теперь с этим жить?
– Как ты мог? – вырвалось у меня. – Господи, Виталик, она же совсем ребёнок… Как ты мог?
– Я её люблю. Понимаешь? Я люблю её. Как увидел, так и понял… – Он наконец отступил от меня, и я покачнулась в темноте, лишившись точки опоры. – И я не сделал ничего плохого… ей. Как можно? Она самая прекрасная, самая замечательная. Она ангел, Тома. Её можно только любить и беречь. И я всю свою жизнь буду это делать.
Моя рука поднялась, и обхватила горло, потому что мне трудно было дышать. И я не знала, что с этим сделать и как мне спастись от удушья. Хотелось кричать, а воздуха не хватало даже на банальный вдох. Наверное, в этот момент я была похожа на рыбу с выпученными глазами, которая только таращилась в ужасе в пустоту и хватала ртом воздух, которого не было. Хорошо хоть было темно, и Виталик этого наблюдать не мог. Для него я лишь мрачно молчала, и тогда он снова ко мне шагнул, схватил за плечи и даже притянул к себе в попытке обнять. И лихорадочно зашептал мне на ухо:
– Тома, пожалуйста, пожалуйста, прости меня. Но я ничего не мог сделать. Я виноват, мне не хватило смелости тебе признаться. Я очень тобой дорожу, ты… столько сделала для меня, так поддерживала последний год. Если бы не ты, мне было бы куда труднее. Но она… Ты же знаешь, ты же с ней всю жизнь прожила, ты должна меня понять.
Я стояла, зажмурившись, и горячо дышала в его плечо. Всё, что Виталик говорил, расходилось обжигающими волнами по моему сознанию. А после его слов о том, что я как никто должна его понять, мне захотелось рассмеяться. Даже не истерическим смехом, а тем зловещим неприятным рокочущим звуком из фильмов ужасов.