– Да плевать я хотел, как они молятся! – рявкнул главный индюк. – Но если ты мне сейчас не расскажешь, что тут творится, начну лошадьми рвать.
Последняя фраза была брошена Денису в лицо, как перчатка с вызовом. На что он лишь кисло улыбнулся.
«Да и черт с ним».
Может, выход отсюда только через таинство смерти? Прямо как в настоящем мире. А что? Раз уж этот симулятор выдавал такие чудеса натуральности происходящего, то, может, был таковым и во всем остальном? Рисовал, так сказать, абсолютно полную идентичность жизни со всеми ее крайностями и прочими неприятностями. Ну да, наверняка будет чертовски больно. Но если другого выхода нет, что ж… Можно попробовать ускорить процесс.
– Эту тонконогую лошаденку, с которой я скинул хозяина твоего пояса, ты тоже себе присвоил? – вместо ответа процедил он, таращась на щеголя насмешливым взглядом. Хотя набухший синяк над глазом наверняка мешал передать все глубины презрения, которыми он хотел окатить криворожую проекцию сознания какого-то художника. – Ее тоже используешь для разрывания? Или все-таки жалко?
Поляк покраснел и надулся так, что, показалось, его шрам на щеке сейчас лопнет по шву. Он потянул из-за уворованного пояса булаву с явным намерением применить ее вовсе не как символ власти. Дениса это, собственно, устраивало. И быстрее, и безболезненнее. Сердце, чувствуя наступление очень скорой и весьма стрессовой ситуации, забилось сильнее.
Но его панический галоп заглушил топот копыт. Во двор, пригнувшись под двускатной крышей ворот, ворвался верховой воин. Возопил он, пуча глаза, так, будто привез новость исключительно глухим людям:
– Обоз! Едут!
* * *
Видывал он в своей жизни конвои и подлиннее. В голове того, что двигал прямо на него, ехал тонкокостный молодец в долгополом красном одеянии, которое расшито было всякими золочеными узорами так пестро, что, наверное, считалось верхом красоты здешних мод. Взгляд мало отличался от надменного взора польского индюка. Который вместе со всей своей сворой спрятался где-то неподалеку. Денис краем глаза успел отметить, что кто-то из пленивших его вояк затаился за забором, иные скользнули в опустевшие дома. А его самого, как червяка, нарытого для рыбалки, закинули в самую стремнину реки, которая в этом случае вилась пыльной дорогой от верхушки взгорка за околицей.
Два всадника, чьи простые кожаные брони на фоне блеска павлиньего наряда командира выглядели начинкой подтаявших по весне белоснежных сугробов, дружно гикнули, рванули в галоп и понеслись прямо на Дениса. Если учесть, что предстал перед ними в максимально жалком виде – всю сияющую новизной роскошь его воинской справы цифровые поляки поспешили присвоить себе, – то с их точки зрения должен был выглядеть на редкость непонятной угрозой. Сами по себе отсутствие сапог и опухшая рожа, конечно, вряд ли могли навести на кого-то жути. Но то, что все это непотребство решило преградить дорогу важному посольству, выглядело как минимум подозрительно. Поэтому желание конвоиров втоптать жалкое препятствие в пыль можно было признать вполне логичным и разумным.