– Не собираюсь я уходить, – сквозь зубы цедит Григорий. – И тебе не дам.
Он вскидывает ружье и целится в нечистого, нацепившего его личину, а нечистый лишь смеется в ответ:
– Ни свинцом, ни серебром, ни даже осиной – ничем не возьмешь. Стреляй, не стреляй – все одно, я ступил на эту землю, и не тебе меня с нее прогонять.
За спиной у Григория раздается топот и голос протоиерея, тревожный и испуганный:
– Хозяин, он патроны освятил!
Нечистый застывает, глаза его округляются от удивления, и в ту же секунду Григорий жмет на спуск. Звук выстрела разбивает тишину, и Сапнов видит, как залп дроби врезается в его бывшее тело и отбрасывает его во тьму за алтарь. Григорий оборачивается в поисках протоиерея, но тот юркает в сторону и прячется за спинами ведьм. Сапнов стреляет по ведьмам, и те бегут к выходу, на бегу оборачиваясь воронами, сталкиваясь в полете и падая от выстрелов. В воздухе висит пороховая гарь. Медленно кружась, оседают на пол смоляные перья и пух, на полу, на перепачканных образах бьются в агонии мертвые и умирающие птицы, а их товарки, взбудоражено молотя крыльями и переругиваясь, вылетают в подкрашенную рассветом ночь. Протоиерей бросается на Григория, вынырнув из-за иконостаса, и Григорий стреляет ему в голову, упокоив нечистого в третий и последний раз.
Шагнув за алтарь, он видит лишь лужу крови там, куда упало тело. В этот же миг гаснут свечи, все до единой, и Григорий остается в темноте, лишь узкие серые полосы света тянутся от окон и входа. В наступившей тьме Сапнов слышит вкрадчивый злой шепот:
– На что покусился, человек? Все одно – ко мне попадешь! Уходи, и я буду милостив. Останешься – день за днем после смерти будешь смотреть, как твоего сына черти истязают!
Слышится топот босых ног по полу, и в узкой полосе света проносится тень. Григорий стреляет навскидку, и вспышка выстрела озаряет нечистого на долю секунды. Сапнов успевает заметить рваную рану выстрела на его груди.
– Не жалко свою же шкуру портить? – спрашивает шепот. – Каково это, в себя самого стрелять?
Григорий бьет на голос, но шепот уже звучит за спиной:
– Нельзя поймать во тьме того, кто тьмой рожден.
Короткий свист, и в спину Григория входит нож. Сапнов чувствует, как лезвие пробивает кожу, врезается в подкожный жир и глубоко входит в плоть. Боль выбивает дыхание из груди, и Григорий падает на одно колено, едва не выпустив ружье.
– Вот и все, человек, – слышится над ухом. – Вот и пришло твое время. Второй раз, но уже навсегда.
Григорий чувствует сталь на горле, и в этот же миг видит перед собой стену, на которой горят два уголька, отмечающие глаза на образе святого без лица. Прежде чем невидимая рука успевает перерезать ему горло, он стреляет в эти глаза. Освященная дробь ударяет в образ, сыпется штукатурка, а над головой Григория раздается пронзительный визг. Нож падает на пол. Григорий стреляет в стену, пока не кончаются патроны. Визг смолкает, захлебнувшись болью, и в церкви наступает тишина. На улице кричат первые петухи.