Независимость «от царя» и от «народа», понимаемого как читательская публика, составляли программу творческого поведения Карамзина, утверждаемую им в кругу близких друзей. Историк выражал ее в письмах к старейшему из друзей, И. И. Дмитриеву. Так, о своей независимости от читателя Карамзин писал:
Знаю, что и как пишу: в своем тихом восторге не думаю ни о современниках, ни о потомстве; я независим и наслаждаюсь только своим трудом, любовию к отечеству и человечеству. Пусть никто не будет читать моей Истории: она есть, и довольно для меня[616].
К этому можно добавить наблюдение Долинина о том, что концепция личной независимости, отраженная в «Из Пиндемонти», перекликается с максимой Саути «чтить самого себя», переведенной Пушкиным из «Гимна Пенатам» Саути[617]. Формула «подвиг честного человека», отнесенная впервые к Карамзину, актуализируется в статье «Последний из свойственников Иоанны д’Арк», написанной спустя несколько месяцев после стихотворения, не позднее января 1837 года. И это обстоятельство еще более проясняет, почему Карамзин и Саути оказываются в одном ряду «подвижников», а их произведения называются Пушкиным «подвигом честного человека», что в контексте 1836 года понимается поэтом как выражение двойной независимости, от «царя» и от «народа»:
Никому
Отчета не давать, Себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
Очень может быть, что карамзинский подтекст стихотворения определялся еще и тем, что оно создавалось в десятую годовщину со дня смерти Карамзина, «по странному сближению» почти совпавшую с днем рождения Пушкина. Беловой автограф стихотворения, датированный 5 июля 1836 года, свидетельствует о том, что начато стихотворение было вскоре после дня памяти Карамзина — 29 мая, и дня рождения Пушкина — 26 мая.
Вместе с тем, как представляется, в момент работы над стихотворением поэт сознательно не ставил перед собой задачи воссоздать идеал жизненного счастья, воплощенный именно Карамзиным. Этому идеалу Пушкин хотел придать вид обобщенный и лишенный автобиографических аллюзий. Поэтому, как нам представляется, Пушкин и «приписывает» свое стихотворение то Мюссе (III, 1032), то Пиндемонти. Но это были тщетные усилия. Размышления о том, что такое счастье для писателя, неизменно приводили Пушкина к идеалу жизни, воплощенному Карамзиным. Пытаясь ослабить эту соотнесенность, Пушкин изменяет строки «Зависеть от царя, зависеть от народа / Равно мне тягостно», слишком явно отсылающие к Карамзину, и придает им более нейтральное звучание: «Зависеть