Он судорожно вздохнул, и его мысли — почти против воли — опять вернулись к Мэдди. Выглядела бы она так же, если бы гуляла сейчас здесь вместе с их Айрис?
Люк глубоко вздохнул, пытаясь представить себе эту картину. Он мысленно отключился от шума в саду, от дождя, смеха и присутствовавших там людей, желая, чтобы рядом с ним были Мэдди и Айрис.
Но они не появлялись.
По крайней мере не так, как ему хотелось бы.
Вместо этого они виделись ему такими, какими он запомнил их на суматошной пристани Бомбея, глядя с палубы корабля, который должен был вот-вот увезти его из Индии. Он видел Мэдди, сжимавшую руку малышки Айрис, которая махала ему; устремленные на него взгляды их голубых глаз.
Люк поднял руку, собираясь помахать им в ответ прямо здесь, в саду. Так живо они ему представились. Он видел, как движутся губы Мэдди, и прочитал по ним сказанные тогда слова. От этого воспоминания его горло сжалось — он едва мог дышать, точно как тогда.
Люк доковылял до ближайшей скамейки — ноги подгибались. Он шел по наитию. Его глаза не различали настоящее, только прошлое.
Его сознание наполнилось воспоминаниями, а глаза — его воспаленные усталые глаза — вдруг заволокло пеленой слез. Он ничего не видел в настоящем.
Бомбей, 1921 год
Мэдди сказала Гаю, что, вероятно, отец ребенка вовсе не он, прямо там, на подъездной дорожке. Она не раздумывала. Это было одновременно очень трудно, потому что ей было невероятно больно так быстро и безжалостно лишить Гая его счастья, и очень легко, потому что его улыбка привела ее в такой ужас, что она просто не могла видеть ее ни секундой дольше.
— Не всё так просто, как ты думаешь, — заявила она. И даже в сгущающихся сумерках разглядела, как Гая покинула его великая радость.
Он понял, что она имеет в виду. Убитое выражение его лица с кинжальной ясностью говорило, что теперь он сообразил: его жена не раз виделась с Люком наедине.
Но он сказал: «Конечно, просто», — и даже протянул ей руку.
Мэдди не винила его за притворство (разве не тем же самым она сама занималась до появления Люка?). Она не чувствовала ни обиды на Гая, ни той злости, что лелеяла в себе на протяжении долгого месяца. Только глубокую печаль из-за детской ранимости в его умоляющем взгляде.
Но она не дала ему руки, а отдернула ее, сжав в кулак, зная, что не должна быть доброй. Только не сейчас.
Надежде сейчас не место.
Она даже сделала шаг назад и почувствовала, как мать, последовав за ней, коснулась ее руки. Элис судорожно вздохнула и едва заметным движением поддержала Мэдди, дала понять, что ни в чем не винит и не потрясена ее поведением. Это было почти невероятно. Именно сейчас мать была на ее стороне.