— Всё! — выдохнула она и начала рассказывать, не сводя с него припухших покрасневших глаз. Люк втянул ее в квартиру. Слова Мэдди лились потоком, будто она боялась, что, замолчав, не сможет продолжить.
Он слушал внимательно, не перебивая, о будущем ребенке и о том, как отчаянно она хочет, чтобы этот малыш оказался его («Да, — подумал Люк, — я тоже этого хочу»), о том, как отреагировал на эту новость Гай, и о ее страхе, что аннулирование их брака теперь под угрозой… Когда Мэдди остановилась, не в силах больше произнести ни звука, Люк уцепился за нее, словно утопающий за ветку дерева, скорее инстинктивно, чем осознанно, едва понимая, что делает. Слишком много всего, слишком внезапно! Казалось, он мгновенно переместился куда-то туда, за тридевять земель…
Только когда она начала говорить, как ей жаль, как ей ужасно жаль, в нем что-то щелкнуло и вернуло назад — к ней, к себе самому.
Он не хотел, чтобы она чувствовала себя виноватой.
О чем она должна была сожалеть?
— Я пыталась отвязаться от него перед праздником, — рыдала Мэдди. — Я этого не хотела, клянусь…
— Мэдди, — сказал Люк, обретая наконец дар речи, — думаешь, то, что ты так терзаешься, меня радует? — он смотрел в ее потерянные глаза и качал головой. Его потрясло, что ей такое пришло в голову. — Совсем нет…
А потом он понял — ей пришлось смириться, и это заставляло ее винить себя. В тот момент Люк готов был убить Гая. Гнев темной волной захлестнул его. Гай должен был чувствовать, как неприятна ей эта близость. Должен! Но он все-таки настоял. Добился своего. Как это низко и отвратительно!
— Где он сейчас? — спросил Люк.
— Не знаю, — сказала Мэдди. — Я думала, он может приехать к тебе.
— Хотел бы я, чтобы он оказался здесь! — с угрозой проворчал Люк. Весь месяц он с трудом сдерживал себя, чтобы не сцепиться с Гаем, по десять раз на дню испытывая жгучее желание поехать в эту его больницу и спросить, какого черта этот «старый добрый друг» добивается, прогоняя их через всё это!
«Он нам нужен, — твердила Мэдди. — Он изменит решение».
«Изменит», — то и дело уверяли Люка Питер и Ричард.
Но теперь, теперь…
— Мне так жаль… — пробился сквозь его ярость голос Мэдди.
— Для чего ты повторяешь это? — спросил он, смягчившись.
— Я должна была тебе это сказать.
— Да, — согласился с неоспоримым Люк, — должна.
— А ребенок…
— Будет любим, — без колебаний ответил он, понимая, хотя и не находя подходящих слов, насколько это бесспорно.
— Да? — спросила она, улыбаясь уголком рта — очень нерешительно, но все же улыбаясь впервые после приезда.
— Да, — ответил Люк. Какое-то чувство у него в груди подсказывало, что это сущая правда. Он не испытывал сомнений. Ему не требовалось выбирать. Конечно, он надеялся, что Мэдди носит его ребенка, но по большому счету это не имело значения. Ведь это ее ребенок!