— Мы можем получить постановление суда, по которому Мэдди не сможет покинуть Индию, будучи беременной, — предложил он. — Как отец ребенка ты юридически являешься его опекуном. И ты безо всяких вопросов сможешь получить над ним полную опеку, как только он родится.
— Хорошо, — сказал Гай, ерзая в кресле. — До этого я доводить бы не хотел…
— Разумеется, разумеется, — согласился Парсонс, вынимая из коробки сигару, — но, ради бога, не ставь ее в известность. К чему доводить дело до суда? Просто немного поговори с ней, убедись, что она понимает, какие последствия ее ждут, если она продолжит заниматься всякой ерундой. Мне кажется, она не из тех, кто станет выставлять себя в дурном свете перед собственными детьми. Как я уже сказал, ты можешь заявить право на опеку и над Айрис тоже.
Гай смотрел в свой стакан виски, не понимая, как могло дойти до такого. Совсем недавно они все были так счастливы. Он был так счастлив…
— Не заморачивайся! — ухмыльнулся Парсонс. — Мэдди никуда не собирается, дети тоже. Твоя семья в безопасности, дружище.
Гай кивнул. Хотя ему по-прежнему было не по себе, он чувствовал себя гораздо спокойнее. Слова школьного приятеля, сказанные с такой уверенностью, казались ему разумными, почти уместными, пока он сидел в его обитом деревом кабинете в окружении юридических книг.
Такими они казались ему и по дороге на виллу.
И потом, когда он подъехал и выяснил, посмотрев на освещенные окна спальни Мэдди, со смешанным чувством облегчения и страха, что она не только дома, но даже еще не легла, хотя было почти двенадцать ночи. Правильнее всего было бы пойти и призвать ее к порядку, расставив все точки над «и».
Всё уже сказано и сделано. Она просто не оставила ему выбора!
Он ее муж. Она сама решила выйти за него и вверить его заботам Айрис, а теперь носила его ребенка. (В том, что ребенок его, Гай не сомневался. Он был уверен. Абсолютно. Полностью, исключительно и несомненно.) Он почти слышал биение его маленького сердечка и даже представлял, каково будет впервые взять его на руки. Он не позволит этой глупышке, этой замороченной любовными бреднями девчонке лишить его этого счастья!
Но всё же, медленно поднявшись по ступенькам, а потом стоя возле ее спальни с занесенной рукой, чтобы постучать в дверь, он терзался сомнениями, сможет ли, глядя ей в глаза, произнести всё то, о чем говорил Парсонс.
И вдруг, непонятно почему, ему вспомнилась записка, которую посыльный оставил для него в «Си Лаундже» в самом начале этой грустной истории, после обеда в честь дня рождения Айрис. Записка была от Элис. Она настояла, чтобы посыльный Гая отнес ее как можно скорее («В полуденную-то жару, саиб!» — с негодованием пожаловался потом слуга), вероятно желая, чтобы Гай получил ее сообщение до того, как что-то станет происходить.