Какой покатой была эта дорога, шедшая по кромке плато, как и вообще все здешние мелкие дороги. Если не было машин, она шагала посередине, по самому «хребту» покатости, и это напоминало балансирование при ходьбе, если не по канату, то по спортивному буму. Она непроизвольно подумала о старике-отце и представила себе, как он в то же самое время, – недалеко от того места, где находилась она, так ей, по крайней мере, представлялось, – плутает, при этом весьма довольный, по ниве, – любая местность была для него нивой, – спотыкаясь, запинаясь, оступаясь (так ей это виделось). С давних пор она в своем воображении становилась свидетельницей жизни своих ближних, в момент их отсутствия, наблюдая за тем, как они спят, идут или чистят зубы, завязывают шнурки на ботинках, крутят ручку радиоприемника, и чем дальше от нее были мать, отец и брат, чем более недосягаемыми, недоступными для связи по телефону или какой-то иной связи, тем более осязаемым было их присутствие в ее, удаленном от них, представлении, – такая вот непроизвольная игра, которая, впрочем, могла смениться страхами и тревогами за них.
Представляя себе отца, как он идет сейчас по похожей покатой дороге, быть может, даже с еще более крутым «горбом», она увидела, что у него неожиданно закружилась голова, он потерял равновесие, держать которое он и так не особо умел, рухнул и сломал себе шею. Падение вниз на ровной проселочной дороге со смертельным исходом, разве такое возможно? В ее представлении – да, как и многое другое.
Сигнал автомобиля: он повторялся, с большими интервалами, все время с разных сторон, и от этого звучал как мелодия. Сигнал был адресован не ей, но она все равно посчитала, что ей, и тут до нее дошло, что нечто подобное она уже слышала, еще вчера, – хлебовозка на окраине Нового города. И вот она уже мчится на сигнал, который успел удалиться, будто свернул на какую-то боковую дорогу. Она должна, просто обязана, догнать машину, должна увидеть ее в воскресенье, должна купить хлеб или что-то другое. К тому же она снова проголодалась, ведь сегодня утром, занятая исполнением бесчисленных хозяйственных поручений в гостинице, она забыла поесть (опять одна из ее забывчивостей).
Несмотря на то что на этом участке не было никаких домов, машина сигналила и сигналила, как будто булочник приехал сюда только ради нее. И он, – рядом с ним в кабине ребенок, – действительно сразу же остановился и дал ей рассмотреть товар, выложенный на прилавке, устроенном сзади в открытом кузове. Нет нужды расписывать все эти буханки, круглые, овальные, от четырехугольных до восьмиугольных, все эти «палки», толстые, тонкие, совсем тонюсенькие, и превозносить до небес их свежесть, их аромат: достаточно было одного того, что это был просто хлеб как таковой, вещь, вещи, оказавшиеся тут в таком необычном месте, на проселочной дороге среди необитаемой степи с ее степными ветрами: казалось, будто видишь такой хлеб и такие хлеба впервые, хлеб – «хлеб», вещь, образ и имя в одном. И все это, вместе взятое, вызвало к жизни в итоге какой-никакой аромат, хотя сам хлеб, отдельные его сорта не были испечены каким-то непревзойденным мастером-пекарем и вовсе не обязательно вышли из печи лучшего производителя багетов в кантоне Шомон, лучшего производителя «ficelle», тонких багетов, во всем департаменте, лучшего производителя традиционного хлеба во всей Пикардии.