Кто-то подзадорил:
— Так их, Настасья! Гаря-гаря! — науськивал в шутку.
Развеселился народ, поддержал Балябиху:
— В сам деле! Что винить ее? Не себе взяла. Голодными отправлять людей на работу — тоже непорядок!.. Кузьменко бы не одобрил!
— Шо Кузьменко? Где он, твой Кузьменко? Из партии исключенный твой Кузьменко!
Вот уж не к месту был упомянут. Притихли вдруг коммунары. Всю их веселость как рукой сняло.
Завхоз Косой подбил окончательный итог:
— Ответ будешь держать на собрании. Вечером приезжает секретарь райпарткома Сероштан — тогда и ответишь.
В белом полотняном костюме, в хромовых широконосых сапогах стоял Сероштан посредине хуторского двора, окруженный коммунскими мужиками. Начисто выбритая его голова поблескивала туго натянутой смуглой кожей. Впереди себя он держал обеими руками широкополую соломенную шляпу — обыкновенный крестьянский брыль, только с лентой по тулье, — покачивался с пяток на носки. Вокруг одни мужики, баб не видно. Сероштан о чем-то их расспрашивал. Отвечали те, кто посмелее да поречистее.
На высоком цементном крыльце появились двое: Настя Баляба и приехавшая с Сероштаном на рессорных дрожках заведующая Бердянским женотделом Зимина — женщина крупная собой, даже могучая. Голос у нее тоже видный: заговорит — далеко слыхать. Встряхнув коротко подстриженными волосами, повязав голову красной косынкой (в женотделе все в таких косынках бегают), Зимина прямо с порога затрубила:
— Вот тебе, товарищ секретарь, и делегатка. Гляди, какая красавица Настасья Яковлевна, а?
— Пока не вижу. Издали разглядеть трудно.
Мужики затоптались оживленно, закосили глазами.
— У, Настя — баба с перцем. Бедовая!
Сероштан кивнул, еще и шляпой показал на рядом стоящего Косого:
— А вот руководство ее осуждает. Она, дескать, общему порядку не подчиняется.
Косой вроде бы стал оправдываться:
— Конечно, если насчет молока… А так — молодица справная: хоть у молотилки, хоть возле скотины поставь.
Зимина подвела молчаливую Настю к секретарю райпарткома. Сероштан подал широкую ладонь, поздоровался. Настя вконец растерялась: «Что тут говорить, куда очи девать?»
Странный у нее характер, у Балябихи: то бывает смелее смелого, на любого наступает, а то замрет сердцем, обомлеет, стоит безответная, покорная — хоть веревки из нее вей.
Правду сказать, сейчас она не от робости — от неожиданности онемела. Не многолюдье ее смущает и не высокое начальство, а то, что так вдруг все повернулось: с утра ее из коммуны выталкивали, а к вечеру в делегатки наметили.
…Сразу же по приезде собрала Зимина коммунарок посоветоваться. Рассказала о том, что в Бердянске женщины-работницы организовали добровольное общество «Друг детей». Выразила надежду, что крестьянки помогут работницам в их добром начинании. Совсем не лишним посчитала напомнить, что в стране развелось много беспризорников. Оставленные на произвол судьбы, дети занимаются кражей, хулиганством. Это гибельно для общества, сказала она. Общество не будет здоровым до тех пор, пока не справится с данной болезнью. Подведя, что называется, необходимую теоретическую основу, Зимина перешла к практическим выводам: