Караульный оказался нестрогим и словоохотливым. Видно, надоедает одному сидеть у безлюдных ворот, вот и обрадовался случившемуся собеседнику.
— Да ты не робей, погляди: вона первым стоит немец.
Тошка подошел к железным воротам, взялся за прутья, просунул между ними голову, смотрит на длинную-предлинную стенку-пристань, у которой гуськом корабли ошвартованы. Глядит во все глаза, куда и робость подевалась. Видно ему, как бегают, голотелые до пояса, грузчики по деревянным сходням на высокие борта судов, как тащат на загорбке по чувалу зерна. Точно муравьи снуют: туда-сюда. И еще замечает Тошка, как с палубы спускается на канатах площадка, на нее наваливают гору мешков, поднимают вверх стрелой. А стрела та похожа на колодезный журавель. Замечает он и то, что самый дальний пароход не пшеницу грузит, а уголь. Серая пыль висит над его палубой, а голые дядьки, словно бесы, черным измараны. «А вон те — белые бесы. Видать, мукой занимаются», — догадался Антон.
— Видал, сколько заботы? — кивнул в сторону пристани вахтер. — Не ровен час, пришибут, не заметив. Вот и не велено пущать лишних. — Вахтер положил самокрутку под носок сапога, зевает, прикрывая рот ладонью, — морит погода, дрему нагоняет. Вдруг спохватился: — Малец, да что же ты зря паришься тута? Вона пляж рядом, песочек ровный. Айда покупайся! А я батьке-то передам…
Антон обрадовался подсказке, заторопился вдоль высокого кирпичного забора. Вскоре отскочил в сторону, словно его вихрем отбросило. Из боковых ворот порта выкатился паровоз, коротко рявкнул, ударил колесами так, что земля заходила под ногами. За паровозом проплыли высокие пустые платформы. Поезд, набирая скорость, убегал вдоль по набережной. Антон следил за ним, пока глаза не зашлись слезой.
Он долго бродил вдоль пляжа, не находя себе удобного места. Взобрался на бетонную стенку, защищавшую городскую площадь от размыва, прошелся по ней. Море лениво похлюпывало между бетонными кубами, шевелило зеленые длинные пряди водорослей, которые укрепились на деревянных сваях-столбиках.
Наконец примостился у спасательных шлюпок. Здесь не так многолюдно, к тому же место заметное, легко запомнить, где оставил свою одежду. В море кинулся без опаски. Размахивая руками, вскипятил вокруг себя воду — пузыри так и шипят. То плавал «наввымашки», то животом кверху. Взбирался вместе с другими на деревянный пирс, разбегался вдоль пирса, кидался вниз головой в тяжелую воду. Забыл он и об отце, и о тракторе. Отрешился от всего тем счастливым отрешением, которое случается только в его возрасте. Опомнясь, подбежал к шлюпке — но ничего уже там не застал: ни штанов своих с заплатами на ягодицах, ни рубашонки, ни выгоревшего от солнца картузика. Словно ветром их сдуло. Походил невесело вокруг, сел на горячий песок, взялся по-стариковски за голову.