— Куда же ты поденешься, бровко? Может, до кого в приймы пристанешь?
— На хутор подамся!
— Там чужие люди, хлопче, — вздохнул Охрим. — Землю бурят, воду шукают чи, может, еще что.
— Тоже буду шукать!
— Наше, сынку, там отцвело… Давай думать, шо будешь ро бить летом. — Неожиданно предложил: — Гайда ко мне, на трактор. Касимка, слыхал, с хлопцами на военную службу уходит. Комсомолию набирают в частя. Все наши коммунские в одно место просятся. Семка Беловол только успел жениться, а тут — на тебе! — пожалел Охрим не то Семку, не то, может, его молодую жену Дуню Иванюшенко.
Дуня прибегала вчера к Балябам. Упала головою в колени тетке Насте, потерянно залилась слезами. А Настя и не торопилась с утешительным словом, только гладила по мягким волосам и думала про себя: «Плачь, плачь, дочко. Як выплачешь все до конца, то чужие слова уже будут без дела».
— Тетю, я ж вагитна! — призналась в испуге, словно открыла другому неприступную тайну. — У меня буде дитя!
Настя подняла ее лицо, посмотрела в глаза:
— А ты думаешь, я не бачу? Что же такого, если дитя? Не ты первая, не ты последняя. От веку так ведется: раз вышла замуж, значит, обязательно надо обзаводиться детями. Для солдатки, если хочешь, дитя — самое доброе дело: есть кем заняться, не так будешь сохнуть по чоловику… Успокойся, люба дочко, свет не без добрых людей. — Неожиданно предложила: — Может, до нашей хаты переедешь? Будет на кого дитя оставить.
— Нет, удобней в номере: до фермы близко.
— Коли ж их провожать будут?
— Завтра, сказали, повезут в Бердянск. Уже гармонистов приглашают, чтобы на полдень были в клубе.
Таран все-таки отрастил свои усы. Правду сказать, не было в них уже того фасону, который отличал когда то усы Якова Калистратовича от усов всей остальной Новоспасовки, но все же это были усы. Удались они в меру густы, в меру длинны. И если, скажем, они, теперешние, при строгой придирке не смогут сойти за настоящие — сечевые, то, во всяком случае, их с успехом можно называть чумацкими. Они по-прежнему походят на два «оселедка», с той только разницей, что раньше повисали упруго, расходясь в стороны под углом, теперь же повисают отвесно, можно сказать, вяло, как перебитые руки. Ну и седины, конечно, в теперешних прибавилось. Но тут уж сам бог ничего не сделает: время-то, оно вперед бежит… Что ж, чумацкие так чумацкие. И на том спасибо. Хорошо хоть, не совсем оголила судьба Якова Калистратовича. И еще ей спасибо: нашел он дело по себе. Вот не знал, не гадал человек, где его талант зарыт. Да случай помог обнаружить.