“– Скажите мне, – спросил я, – трудности этой войны – были ли они лично для вас так же тяжелы, как при проведении коллективизации?
Тема сразу возбудила маршала. – О нет! – сказал он. – Коллективизация была ужасной борьбой.
– Я думал, что у вас должны были быть крупные трудности, – сказал я, – потому что тогда вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или больших помещиков, но с миллионами маленьких людей.
– Десять миллионов, – сказал он, поднимая руки. – Это было страшно. Это длилось четыре года…”
Как видим, даже смертельная война с Гитлером для Сталина не шла в сравнение со временем коллективизации. “О нет! – сказал он. – Коллективизация была ужасной борьбой”. “Это было страшно”.
Как крепко и живо это стояло в его душе, если он так возбудился, сразу назвал десять миллионов, подняв руки, и четыре года. Во фразе имеется на первый взгляд неясность. Безусловно, это десять миллионов противников, или врагов. Черчилль не задал излишнего вопроса, Сталину излишне было добавлять: с противниками, врагами советская власть тогда поступала недвузначно: они физически уничтожались. К моменту коллективизации в стране насчитывалось более ста миллионов крестьян, и Сталин, ясно, назвал не это число “маленьких людей”, с которыми пришлось иметь дело, а именно число, с которыми расправились.
Не думаю, чтобы он преуменьшил. Это не вяжется чисто психологически: он ведь жаловался, как это было страшно. В таких случаях есть искушение скорее преувеличить. Но, допустим, число жертв составляло 9 миллионов. Это тоже мощная цифра. Девять миллионов – мог бы сказать он, поняв руки… Нет, он просто, не задумываясь, привел число, которое кому, как не ему, лучше знать, но именно огульно, округленное. Так хозяин бесчисленного стада, прогнанного с невероятной борьбой через горные цепи в поисках сказочных пастбищ, должен знать примерную, плюс-минус, величину потерь от падежа в пути. Погонщики, безусловно, отчет ему представили. Отчет, запрятанный подальше при помпезно-фанфарном банкете по случаю достижения намеченного пункта – “историческом” съезде “победителей”.
Потому что – столько лет хлестали батогами, прогнали через пекло, десять миллионов голов падежа, – и пришли в мертвую пустыню, поросшую чахлыми колючками. “Это есть земля обетованная, товарищи. Поднимаем целину!”
Новые поколения в Советском Союзе уже мало знают, а то и вообще не знают о том, что происходило во время коллективизации. Им предлагается официальная, ложная версия и книги вроде шолоховской “Поднятой целины”.
Ленинский лозунг “Земля – крестьянам”, сыгравший, пожалуй, решающую роль в победе большевиков, оказался лозунгом-оборотнем. Оказалось, что он толкуется диаметрально по-разному (как и другие лозунги, кстати). Когда отобрали у крупных помещиков землю и поделили ее, оказалось, что, собственно, дело не столько в земле, сколько в плодах с нее. А вот плоды-то новая власть и забирала, и не так редко случалось, что под метелку. Коллективизация же не оставляла крестьянину вообще ничего: ни плодов, ни самой земли. Это было, по существу, восстановление крепостного права, вернее, одной из его форм, существовавшей и при царизме. Тогда, наряду с помещичьими, тоже были крепостные государственные, но как скорее частность.