Он внимательно просмотрел анализы Агеева и рентгеновские снимки: на верхней доле правого легкого в области второго сегмента лежала плотная тень размером в пятикопеечную монету, — знакомая по сотням других снимков зловещая тень. Что ж, все правильно, подозрение, и очень серьезное. Через несколько дней установим точный диагноз. Хоть бы не было метастазов, с такой опухолью я справлюсь, метастазы — вот что опасно.
Дмитрий пришел и ушел: ничего, держится. Сказать Заикину, чтобы сегодня же им занялся. Ну, кто там следующий…
В четыре позвонил Басов.
— Они пришли, Андрей Андреевич. Я проводил их в ваш кабинет.
— Кто? — не понял он.
— Эти двое… Дочери Лагуновой. Вы же сами велели их вызывать.
— А-а… Ладно, пусть обождут.
Сухоруков подошел к открытому окну. Его уже давно раздражал громкий хохот и треск костяшек в беседке. Выглянул: кто там резвится? Липень, Димка, Кедич и еще кто-то четвертый. Прислушался. Липень рассказывал:
— …Старенький такой дедок был, лет сто. Из Полесья, деревня Выселки. Первый раз в город попал, чтоб я так жил. Ну, положили его в нашу палату. Мировой дед, бородища — во! Потом дочка к нему приехала. Тое-сёе, как живете, папаша, что вам, значит, принести покушать. А он говорит: «Дзякуй, — говорит, — дачушка, нiчога мне не трэба. Гэта такая больнiца — проста дзiва. Есцi даюць ад пуза, а як каму не хапае, то iдуць у калiдор. Тут, у калiдоры, дзве вялiзныя жалезныя скрынкi стаяць, а ў тых скрынках чаго тольк няма! I яблыкi, i кiлбаса, i розныя табе прысмакi. Бяры, што хочаш, i еж на здароўе. Любата, скажу я табе, а не жыццё. Лячыся!..» Слушайте сюда, люди добрые, что я скажу! Мы все чуть от смеха не умерли. Это ж холодильники для больных. Ну, дед! Мы, конечно, все отделение обошли: ша! Сколько тому старому надо, нехай берет, что хочет…
В беседке снова застучали костяшки. Сухоруков закрыл окно.
«Ну и язык, — подумал он. — В штат бы его, на зарплату, пусть бы веселил людей. Лучше всякого лекарства… Однако пора в оглобли. Оглобли — ясность и определенность, тяни, пока не свалишься, вот и вся философия. Когда трещат кости, размышлять особо не приходится».
Он пошел в свой кабинет, который уж не был его кабинетом и где его ждали дочери старухи Лагуновой, до которых ему уже не было никакого дела; по существу ему бы следовало пойти в ординаторскую и просмотреть истории болезней своих больных, тех, кого вел доктор Басов, проверить, как выполняются назначения; но он не сомневался, что там все в порядке, а вот с Лагуновой…
Сестры встретили его в штыки.
— Это невежливо, доктор, столько заставлять себя ждать! — выпалила младшая, Эмма Ивановна, полная крашеная блондинка в кокетливой шляпке и наброшенном на плечи халате. — У нас время не казенное.