Вильгельм вошел бледный, размахивая руками. Булгарин толкнул в бок поручика и сказал вполголоса:
— Театральный бандит первый сорт.
Николай Иванович, важный, сдвинув брови и поблескивая очками, читал вслух какую-то бумагу.
Вильгельм, ни с кем не здороваясь, спросил у него:
— Qu’est ce que vous lisez la? Je crois que c’est le manifeste.[34]
— Oui, c’est le manifeste,[35] — отвечал с некоторым неудовольствием Николай Иванович и продолжал чтение.
Вильгельм снова перебил:
— А позвольте узнать, от которого числа отречение Константина Павловича?
Греч внимательно на него посмотрел:
— От двадцать шестого ноября.
— От двадцать шестого, — Вильгельм улыбнулся. — Очень хорошо, три недели.
Греч переглянулся с Булгариным.
— Да-с, — сказал Николай Иванович, — три недели молчали, как-то теперь заговорят.
Он подмигнул Вильгельму:
— Полагаю, что теперь слово уже будет не за ними.
— Позвольте у вас манифест взять на полчаса, — сказал Вильгельм Гречу, выдернув у него из рук бумагу, и побежал вон из комнаты.
Булгарин побежал за ним.
— Да здравствуйте же, Вильгельм Карлович! — Он схватил его за руку. — Эк какой, разговаривать не хочет. Что тут сегодня такое готовится?
— Здравствуйте и прощайте, — отвечал Вильгельм, оттолкнул его и выбежал.
— Что это с ним сделалось? — спросил остолбеневший Фаддей. — Он вконец рехнулся?
Николай Иванович посмотрел на компаньона и сощурился:
— Нет, здесь не тем пахнет.
Выходя от Греча, Вильгельм столкнулся с Сашей. Веселый, нарядный, с румяными от мороза щеками, Саша шел с дворцового караула — продежурил ночь во дворце.
За поясом под шинелью торчали у него два пистолета.
Они обнялись, как братья, и ни о чем друг друга не спросили. Вильгельм только кивнул на пистолеты:
— Дай мне один, — и Саша протянул ему с готовностью длинный караульный пистолет с шомполом, обвитым зеленым сукном. Вильгельм сунул его в карман, рукоять из кармана высовывалась.
И он помчался в Экипаж, в офицерские казармы, к Мише, а Саша пошел к Рылееву. В Гвардейском экипаже Миша сказал ему, что уже идет большой бунт среди московцев, что у них генерала Шеншина убили и еще двоих — батальонного и полкового командира, — и тотчас послал брата к московцам — узнать, выступили ли они. Как только Московский полк выступит, Миша и Арбузов скомандуют выступление Экипажу.
Быстро сходя с крыльца офицерской казармы, Вильгельм видит, как бежит через двор казармы Каховской, путаясь в шинели. Бежит он ровным, слепым шагом, за ним гонятся какие-то унтер-офицеры. Они хватают его за шинель. Каховской, не оглядываясь, скидывает с себя шинель и бежит дальше. Он бежит как во сне, и Вильгельму начинает казаться, что и он в бреду и сейчас все может рассыпаться, вывалиться из рук.