На скаку он выдергивает из своей шляпы султан и машет им в воздухе. (Это-то и было первым, что увидел Вильгельм, когда вышел из своего столбняка.) Это сигнал — первый залп.
Первый залп холостыми орудиями.
Московцы стоят, стоит экипаж лейб-гренадеров, толпа все гуще сжимается вокруг войск.
Генерал Сухозанет получил от генерала Толя приказ: пальба орудиями по порядку.
Первый выстрел.
Картечь поет визгливо — пи-у — и грохот: рассыпается; одни пули ударяют в мостовую и поднимают рикошетами снежный прах, другие с визгом проносятся над головами и попадают в людей, облепивших колонны Сената и крыши соседних домов, — шальные пули, — третьи — третьи косят фронт. Рассеивается пыль, в воздухе крики и стоны. Один крик в особенности страшен — похож на вой животного.
Войска стоят.
Ясный голос Оболенского:
— Пли!
И в ответ тонкому пению картечи — сухой разговор ружей.
И опять тонкое пение — пи-у — и опять грохот — разбитые оконницы Сената звенят, пули уходят в камень, и штукатурка сыплется под ними.
Люди валятся кучами. Они падают, как снопы, и остаются лежать.
И все-таки войска стоят, а в ответ пению шрапнели сухой ружейный разговор; но он уже отрывист — ружья заикаются — пальба неровная.
И в третий раз — тонкое пение и треск, и в ответ — отдельные сухие вскрики ружей: тра-та-та, как похоронный стук барабана.
И в четвертый раз — ружья замолкают.
Со страшной, пронзительной ясностью Вильгельм видит все: как дрогнула передняя колонна и заметались матросы, как бросает старый матрос с изрытым оспой лицом ружье, как падает, точно поскользнувшись на льду, и остается лежать молодой матрос, — и вот главный толчок — и Вильгельма, тесня, проносит вперед бегущая толпа — мимо манежа, — а ноги спотыкаются о трупы и раненых. Вильгельм ощущает раз треск костей под ногами — и отдается толпе. На бегу он видит, как два солдата прячутся между выступами цоколя у манежа.
Толпа проносит его мимо Саши — Саша стоит и снимает белый султан с шляпы — сейчас и его захлестнет.
— Саша! Саша!
Но Саша не слышит.
Картечь поет.
И Вильгельма охватывает ярость. Его толкают, его что-то несет на себе, как пылинку, а эта поющая дура-картечь расстреливает всех, как баранов. Унижение, унижение и злость, страха нет и в помине. Он крепко сжимает закостеневшей рукой пистолет.
— Стой! — кричит он диким голосом.
Визг картечи кроет его крик.
Толпа метнула его в узкий двор — рядом с манежем.
Все та же бешеная, ясная злость владеет Вильгельмом. Он ясно все сознает, он примечает малейшие мелочи — место, количество людей, есть ли у них оружие. Последний всплеск толпы вбрасывает во двор Мишу, брата. Он без шинели, ворот его мундира расстегнут, а брови сдвинуты с выражением недоумения. Вильгельм не рад брату — ему все равно.