Фома на него посмотрел исподлобья.
— Куда торопитесь, барин? Присядь-ка. Послушай, что я вам скажу.
Вильгельм остановился.
— За тобой кульер из Петербурга был приехавши с двумя солдатами. Там и сидели в Закупе, почитай что три дня сидели. Только третьего дня уехали.
Вильгельм побледнел и быстро прошелся по избе.
— Не дождались, видно, — говорил староста, посматривая на Вильгельма, — а нам барыня заказала: если приедет Вильгельм Карлович, скажите, что кульер за ним приезжал.
— Уехал? — спросил Вильгельм. — Совсем уехал?
— Да вот говорили ребята, что тебя в Духовщине дожидаются.
Вильгельм поглядел кругом, как загнанный зверь. Духовщина была придорожная деревня, через которую он должен был ехать дальше по тракту.
— Вот что, барин, — сказал ему Фома, — ты тулуп сними, с нами покушай, да Семена позовем, полно ему с лошадьми возиться, а потом подумаем. Я уж мальчишку своего спосылал в Закуп. Там он скажет.
В избу вошел лысый старик с круглой бородой. Вильгельм вгляделся: Иван Летошников. Иван был по обыкновению пьян немного. Тулупчик на нем был рваный.
— С приездом, ваша милость, — сказал он Вильгельму. — Что это ты отощал больно? — Он посмотрел в лицо Вильгельму.
Потом он увидел Вильгельмов тулуп, мужицкую шапку на нем и удивился на мгновение.
— Все русскую одежу любишь, — сказал он, покачивая головой.
Он помнил, как Вильгельм три года тому назад ходил в Закупе в русской одежде. Вильгельм улыбнулся:
— Как живешь, Иван?
— Не живу, а, как сказать, доживаю, — сказал Иван. — Ни я житель на этом свете, ни умиратель. А у вас там, в Питере, слышно, жарко было? — Он подмигнул Вильгельму.
— Да-да, жарко, — протянул Вильгельм рассеянно и сказал, обращаясь не то к Фоме, не то к Ивану: — Как бы мне матушку повидать? (Он думал о Дуне.)
Фома сказал уверенно:
— Обладим. Они в рощу поедут покататься, и вы поедете. Там и встретитесь. Поезжайте хоть с Иваном. Только вот что, барин, свою одежу скидай, надевай крестьянскую.
Он крикнул в избу старуху и строго приказал:
— Собери барину одежу, какая есть: подавай тулуп, лапти, рубаху, порты. Поворачивайся, — сказал он, глядя на недоумевающее старухино лицо.
Вильгельм переоделся.
Через пять минут они с Иваном ехали в рощу по глухой боковой дороге.
— Милый, — говорил Иван, — этой дороги не то что люди, волки не знают. Будь покоен. Цел останешься. Мы кульеру во какой нос натянем. (Фома ему проболтался.)
В роще уже дожидались Дуня и Устинька. Мать решили не тревожить и оставили дома. Дуня просто, не скрываясь, обняла Вильгельма и прикоснулась холодными с мороза губами к его губам.