Комната небольшая, загроможденная книжными шкапами, рукописи лежали на столе.
Смотря на Вильгельма глубокими, впалыми глазами, Тик явно скучал. Смуглое лицо его имело брюзгливое выражение, и цыганский, бегающий взгляд был грустен.
Вильгельм чувствовал себя неловко с этим беспокойным, скучающим человеком. Они говорили о друге Тика, необычайном Новалисе, который так рано и так загадочно умер и сочинения которого Тик издал.
— Нельзя не пожалеть, — говорил Вильгельм, — что при большом даровании и необыкновенно пылком воображении Новалис не старался быть ясным. Он совершенно утонул в мистических тонкостях. Его удивительная жизнь и прекрасная поэзия прошли без явного следа. В России его никто не знает.
— Новалис ясен, — сухо сказал Тик.
Он спросил Вильгельма, помолчав:
— А кого же из нас в России знают?
Это «нас» прозвучало почти неприязненно.
— Виланда, Клопштока, Гёте, — смущенно перебирал Вильгельм. — И в особенности Шиллера. Шиллера больше всех переводят.
Тик нервно прошелся по комнате.
— Виланда, Клопштока, — повторил он насмешливо. — Старая сладострастная обезьяна и писатель, в котором нет ни одной высокой мысли.
— У кого нет высокой мысли?
— У Клопштока, — отвечал Тик. — Писатель тяжелый и нечистый, с распаленным воображением. Писатель опасный, скептик.
Вильгельм смотрел на него в изумлении.
— Но Шиллер? — пробормотал он.
— Шиллер, — задумчиво протянул Тик. — Это тот фальцет, в котором всегда есть фальшь. В его высоте есть что-то двусмысленное. Он набивает оскомину, как недозрелый плод. Всю жизнь писал о любви, а любил безобразных женщин. Самые патетические монологи он писал тогда, когда дышал запахом гнилых яблок. Когда на вас смотрит человек со слишком ясными голубыми глазами, — сказал он, остановившись перед Вильгельмом, — не доверяйте ему. Это почти всегда лжец.
Вильгельм внезапно вспомнил голубые глаза царя, и ему стало не по себе.
Тик прохаживался по комнате.
— Не хотите ли, я почитаю вам? — спросил он вдруг Вильгельма.
Он взял Шекспира в своем переводе и стал читать «Макбета».
Он почти тотчас забыл о Вильгельме.
Перед Вильгельмом было трое, четверо людей. Напряженный, гортанный голос Макбета и навстречу матовый, ужасно гибкий, как бы сонный голос леди Макбет. Она идет со свечой. Тик взял со стола свечу. Его взгляд остановился, как у сумасшедшего. Вильгельм вздрогнул. Тик смотрел на свою протянутую вперед желтоватую руку. Слова выходили вне смысла, вне значения, страшные и голые, как желтоватая рука, освещенная свечой.
Тик опустился тяжело в кресла и опять скучно взглянул на Вильгельма. Тот был бледен.