— Провожу вас, вы куда?
— Сам не знаю.
— Джигитуете?
Они пустили лошадей рысью. У ног горная дорога обрывалась, внизу была долина.
— Я вас в крепости наблюдал, — сказал медленно Якубович. — О вас ходят разные слухи. Я люблю людей, о которых ходят слухи. Но вы не правы. Война и казнь — еще не худшее.
Вильгельм вскинул на него глаза.
— Что вы хотите сказать, Александр Иванович?
— Война в нашем обществе — это отдых. Можно ни о чем не думать.
Он покрутил черные усы.
— Я в России жить не могу, — сказал он и нахмурил густые брови. — Я только на губительной войне оживаю. Свист свинца один заставляет забывать притеснения. Вот почему я рад, что меня на Кавказ сослали. Не все ли равно мне, где пуля поразит мою грудь?
— Вы озлоблены, Александр Иванович, — робко сказал Вильгельм.
Якубович круто повернулся в седле.
— Я озлоблен? — сказал он и сверкнул глазами. — Не озлоблен, а задыхаюсь от жажды мщения. Я приказ о разжаловании всегда с собой ношу.
Он вынул из бокового кармана потрепанную бумагу и потряс ею в воздухе.
— Если бы царь знал, что он себе готовит этою бумагою, он бы меня из гвардии сюда майором не перевел. Вильгельм Карлович, — сказал он, меняя разговор, но все с тем же выражением лица, — я решаюсь открыть тайну.
Вильгельм весь обратился во внимание.
— Я пишу одну записку, имеющую некоторую цель. Единственный человек, которому можно бы показать ее и который бы ее понял, — мой враг. Вы знаете, о ком я говорю.
Вильгельм кивнул головой. (Якубович говорил о Грибоедове.)
— О ней знает только Воейков, — продолжал таинственно Якубович. — Я пишу о притеснениях крестьянства, разврате чиновников, невежестве офицеров и высочайше предписываемом убиении моральном солдат.
Черные глаза Якубовича налились кровью, крупные ноздри раздулись. Он вдруг пустил коня вскачь, некоторое время ехали молча.
— Александр Иванович, — заговорил Вильгельм, — я сам долго об этом думал, я каждую слезу простонародную замечаю, но я выхода никакого не могу сыскать.
Они проезжали по крутому обрыву. Якубович остановил коня.
— Мне надо возвращаться, Вильгельм Карлович, — медленно сказал он. — Вы хотите знать выход? — Ноздри его опять раздулись. — Надобно лечить с головы. Джамбот давеча правду сказал о слабосильном повелителе. Первый выход, мною открытый, — полное уничтожение императорской фамилии. Прощайте.
Он повернул коня и ускакал рысью.
Вильгельм долго смотрел ему вслед. Потом, как будто его кто-нибудь подстегнул, он дал шпоры коню и понесся вперед, не смотря, не думая, ловя открытым ртом ветер.
Он скакал долго. Уже темнело. Конь вдруг запнулся и шарахнулся. Вильгельм огляделся. Перед ним были незнакомые места. У обрыва шли пески. За кустом мелькнуло дуло винтовки, и над головой его просвистела пуля.