Скрытую угрозу я уловила – не будет он соблюдать обещание, если я не соблюдаю. Потому сжала кулаки, плотно закрыла глаза, а рот, наоборот, открыла. Пусть творит свои мерзкие дела, лишь бы побыстрее.
Но Григорий не спешил, аккуратно придвинулся ко мне, положил руки мне на спину и с нажимом повел вверх, вынуждая меня еще приблизиться. Наклонился зачем-то сначала к шее, я лишь по вибрациям догадалась, что он бесшумно смеется. Носом провел по скуле и замер возле губ.
– Подумай о чем-нибудь очень плохом и медленно выдохни, – попросил едва слышно.
Вот оно что… Ему нужны отрицательные эмоции, могла бы и сразу догадаться. Но вредность характера – это тоже безусловный рефлекс. Потому страдающие котята из головы вылетели, будто их там никогда и не бывало, а взамен в мыслях возникало самое приятное: улыбка мамы, насупленный вид отца, когда я в столицу собиралась, пятерка на экзамене, Татьяна, которая очень неловко, но искренне обо мне заботится, вкус мармелада и новое чистящее средство, рекламу которого я недавно видела. Последнее вообще прибавило моему выдоху неуместного восторга.
Но Григорий продолжал смеяться:
– Кажется, у тебя не очень получается, моя Любовь.
– Просто у меня внутри слишком мало плохого, – я пожала плечами и снова открыла рот – жри, гад тысячелетний, жри новое чистящее средство! Вот бы оно оказалось действительно таким универсальным, как в рекламе чешут!
Я глубоко вдыхала и неспешно выпускала воздух, раз так приказано. Но на втором он коснулся моих губ, а приоткрытый рот не подразумевал границы. Да и руки напряглись, теснее впечатывая меня в мужское тело. Не сразу я среагировала, поскольку не ожидала. Но через пару секунд смогла дернуться и завопить вверх:
– Это еще что за насилие?! Ты с Татьяной так же себя вел?
– С Татьяной иначе. Зато глянь-ка – сразу нужное мне появилось. Продолжаем. А ты злись – очень вкусно злишься.
И он снова поцеловал, на этот раз я приложила усилия, чтобы не отталкивать. Наоборот, выпустила силу из мышц и позволила себе расслабиться. Раз уж я к таким ласкам не была готова, то в них самые острые эмоции и содержатся. Вот только Зло рождено с умениями разбираться во всех грехах – понятия не имею, чего он точно добивался, но в самом этом поцелуе хватало умения, чтобы ярость моя куда-то начала пропадать. А это проблема! Тут ведь очень спорный момент назревает, дорогой Гришаня: мы или продолжаем целоваться так же, или каким-то образом вспоминаем, на что именно надо было злиться…
Изменение моего настроения он не уловил – по крайней мере, останавливаться как будто не собирался. А я кто такая, чтобы останавливать того, кто целует так замечательно? А ласка становилась глубже, напряженнее, в ней уже концентрировался нарастающий грех – или он у меня в животе концентрировался? И руки не хотели останавливать его ладонь, уже заползающую под широкую рубашку.