— Садись, — пригласил Семёныч, — речь будет долгой. Так вот, вчера подслушал я разговор моих дочек. Речь шла о подружке младшей, моей четырнадцать, если что, если не помните.
— Мы помним, даже знакомы.
— Так вот, её подружка влюбилась. Мы эту историю любви слушали всем семейством. На будущее, отвлекаясь от темы, я тебе, Вова хочу сказать: дети не должны скрывать свои ошибки и промахи от родителей, а то мы с тобой потом это разгребаем вон там, — он показал рукой в сторону секционного зала.
— Семёныч, ты мне про дочек будешь рассказывать? По делу говори.
— Я буду рассказывать так, как мне нравится, а ты слушай. Я раскрыл серию. Понимаешь? Так вот, вернёмся к дочкам. Подружка влюбилась, встречались они с полгода и разбежались. К началу учебного года, ну, в сентябре где-то. Я не слышал о ней больше, при мне она к нам в дом приходить перестала, да я и дома-то бываю редко. Людей нашей профессии мало, а ставок ещё меньше. Мы с Вовой по две ставки имеем, нам семьи кормить, Вова вон опять ребёнка ждёт. А больше ставок нет. То есть все городские трупы наши. Это я опять отвлёкся. Так вот. Я эту Инку не видел с осени. А вчера мои девчонки обсуждают, как ей избавиться от беременности. Усекли, да? Так вот, ей кто-то умный посоветовал выпить штук тридцать аспирина, причём это дело но-шпой закусить. Я тут и вмешался. Поднял книжку коллеги нашего Ломачинского и зачитал там историю с аспирином, без но-шпы правда, с но-шпой эффект был бы круче. Помнишь, Вова, там девушка от желудочного кровотечения погибла?
— Помню, главное — в аспириновой эйфории.
— Ну да. Так вот девочки мои мне и говорят, что есть ещё вариант. У них там одна им воспользовалась. Так вот самое главное — есть медсестра, она прерывает любую беременность на любом сроке. Всё шито-крыто. Есть деньги — ты ей просто платишь, и она тебе помогает. Нет денег — не беда, ты на неё работаешь месяц, а потом она тебе помогает.
— Так, и кто она? — спросил Юра.
— Не знаю. Знаю, что срок у Инки большой, она живот затягивает. Знаю, что денег у неё нет. И знаю, что наверняка она поедет к этой так называемой медсестре.
— А родители что?
— Чьи родители? Инкины?
— Ну да. Они что, не замечают?
— Вот тут я, Вова, твою жену и вспомнил. А ты замечал? Ты — врач. Ты понял, что твоя жена беременная?
— Ну ты сравнил, меня же дома нет почти.
— Так и их нет, они пашут, вон комп Инке новый купили, туфли, шубку. Ты пойми, она не брошенная, она хорошая домашняя девочка. Но она боится, понимаешь, боится, что ругать её будут, а отец и вломить может. Причём она боится настолько, что готова пойти к чужой незнакомой шарлатанке и отрабатывать у неё стоимость аборта. Хотя уже не аборта, а родов. Там срок под двадцать недель. Ты понимаешь, эта сама ещё девочка не понимает, что в животе у неё — человек, и страх перед обществом, родителями, школой толкает её на убийство. А может, и самоубийство. Страх виноват во всём. А этот страх создали мы. Вот сидел я вчера с девочками моими и всё это им говорил. И про тебя, Вова, говорил. Не делай удивлённое лицо такое. Вот смотри, Оксана обнаружила, что у неё закончился «Фарматекс». Так? Так, и она не сказала. Почему не сказала? Потому что боялась, основное слово — боялась, тебя разочаровать. Ты хотел секса. А она боялась не оправдать твоих надежд, желаний. Боялась, что ты отвернёшься, обидишься. Она не думала, что ты можешь что-то придумать, она пошла по пути наименьшего сопротивления — она промолчала.