Рая Абаулина говорила с Покровским требовательно, с раздражением… Ладно.
Бадаев со страшным взглядом – интересно. Подтверждается наблюдение Семшова-Сенцова – что-то у боксера изменилось в сложную сторону.
Ревнивая подруга Порошиной Софья Петровна Егаева (почти Ягаева!) оказалась на стуле перед строгими стражами порядка заметно после окончания рабочего дня. Ее предупредили, что допрос в это время суток считается ночным, и она имеет право отказаться, перенести на завтра, но Софья Петровна не отказалась.
– Сука, сука эта ваша Порошина, сука драная! Всю жизнь ей все, другим – дулю, дулю! Она пятьсот рублей нашла на улице в сорок восьмом году, просто на улице! Я за Антоном, сколько я за Антоном, он сколько болел, выхаживала его, на себе тащила, а у нее этот ее кретин подох, и она – на Антона, лапами своими грязными… Своего забыла сразу, а на Антона моего норой своей грязной!
И тут же, не останавливаясь, брызги летят изо рта, забыв уже, кто чистый, кто грязный:
– Красивенькая была, чистенькая, в платьишках, а я стирку брала, унитазы драила руками вот этими… Дряньдряньдрянь!
Кравцов (его отправляли домой, там и Мила из санатория вернулась, но он соскучился по Петровке) сидел ошеломленный. Сошла сразу вся наносная опытность-умудренность.
Убить Порошину хотела Егаева, странно ее жалеть… Да, всех людей жалко, заброшенных непонятно кем в этот любопытный, но порой слишком ехидный мир. Но что-то есть тут кроме жалости, мерцает какая-то последняя, как в старину говорили, тяжелая ледяная правда.
Да, так часто бывает: одним все, а другим ничего. Марина Мурашова красивая, Джейн красивая, Лена Гвоздилина симпатичная, а Настя Кох, замечательный человек, похожа на писателя Гоголя. Порошина баловень фортуны, номенклатурная семья, родители высокозадранные, машины, дачи, а репрессии обошли: с особой досадой шумела об этом Егаева на одном из перекатов своей пламенной речи.
С чего это им повезло, с каких коврижек? Номенклатурный муж Порошиной умер своей смертью, подлец, чего только ей не оставил, скотина, а она, Порошина, хвать – и Антона, безвольного, слабохарактерного – цап, и отняла у Софьи Петровны Егаевой, жизнь которой никогда не была сладкой, бараки, нищета и как раз незаконно репрессированные в бедной семье, хотя номенклатурщики явно больше заслуживают репрессий – хоть законных, хоть незаконных.
– Сволочь! Дрянь! Сволочь!
Грозовая туча набухала-набухала – разрядилась. Но мир вот он, стоит блестящий, промытый, а тучи больше нет, никто о ней и не вспомнит.
Говорить Жуневу, кого нашел на фотографии с Переваловым, Покровский пока не стал.