– А молодая жена академика от чего умерла? – спросил Покровский.
Сейчас выяснится, что подсвечником по голове… Нет.
– Разбилась во время выступления. Она мотогонщицей была, гонки по вертикальной стене.
– Ух ты! – сказал Фридман.
У такого яркого человека, подумал Покровский, и жена, конечно, должна была погибнуть как-нибудь с фанфарами и прожекторами. Но вслух не стал говорить, слишком цинично бы вышло.
– Академик работает в МГУ, заведует кафедрой, а заодно он директор какого-то здоровенного института, который совсем в другом месте. Но и сам науку, по сведениям, продолжает всерьез двигать. Занимается конькобежным спортом, участвовал в автопробеге…
– Академики они такие, – кивнул Покровский. – Заядлые.
Ректор там у них в МГУ, читал Покровский, вообще альпинист, покоряет Эльбрус за Эльбрусом.
– Харитонов любит зеленый чай, – Настя Кох смотрела в блокнот. – Каждый вторник читает лекции в Берлине, представляете?
– Нет, – сказал Покровский.
– Это он, получается, все время летает через границу! – восхитился Фридман.
– Ночует в Берлине? – спросил Покровский.
– Да, улетает из Москвы в понедельник вечером, рано утром читает лекцию и тут же обратно.
– Живут же люди! – сказал Фридман может быть и без зависти, но с восхищением.
– Автопробег тоже был до Берлина. В позапрошлом году в честь выпуска миллионных «Жигулей» был автопробег по соцстранам, и Харитонов ехал прямо за рулем.
– Не академик прямо, а блоха какая-то, – зачем-то съязвил Покровский. Внутренне взъелся на академика, которого никогда в глаза не видел. И науку Покровский уважал, и к академику пока не было никаких претензий, даже наоборот, от сестры не отказался. Но почему-то вот захотелось съязвить.
Лена Гвоздилина пробежала в коротенькой новой юбочке, настолько короткой раньше не было у нее. Погрозила всем пальцем, что заказы не спешат забирать. Жунев появился. Зашли к нему в кабинет.
Про казус с Маховским Жунев уже знал.
– Дать журнал смотрительнице – не преступление, – сказал Жунев. – Значит, что-то серьзное тут. Думаешь, связан с убийством?
– Я уж ничему не удивлюсь. Придет в себя, допросим. Но еще интереснее с академиком. От его сестры, может быть, наш журнал, а не от Маховского…
Рассказал в подробностях. Жунев закурил, нарисовал на листке перекидного календаря карандашом знак вопроса.
Стол у Жунева покрыт плексигласом, под ним фотографии жены и детей разных лет, карандашный портрет певца Бернеса с чинариком во рту (благодарный осужденный из заключения прислал), какие-то документы вроде графика дежурств.
– Сам пойдешь? – спросил Жунев.