Салли налила спиртное в крышки от фляжек, которые девушки до сих пор использовали вместо бокалов:
– Твое здоровье!
Она опрокинула в себя стопку. Ева потягивала сливовицу, чувствуя, как спиртное греет горло, выжигает горе и наполняет ее решимостью не допустить, чтобы это досадное происшествие, как она про себя называла случившееся, помешало ей и дальше исполнять свои обязанности. Да, она смогла бы доказать, что действовала в целях самообороны, что были попраны ее честь и достоинство, и ей бы сочувствовали, но все равно возникли бы осложнения. Ей бы стали задавать неприятные вопросы относительно ее связей с немцами и неумения разбираться в людях и оценивать обстановку. Потом будет расследование, возможно даже военный трибунал. Нет, лучше никому ничего не рассказывать.
Вместо этого она спросила:
– И где наша ушлая шотландка на этот раз сумела раздобыть столь вкусное пойло?
– Эта бутылка, – улыбнулась Салли, – подарок от одного очень благодарного отца. Мне удалось достать для его сынишки костыли. И теперь мальчик снова сможет попытаться ходить.
– А что с ним? Надеюсь, не полиомиелит?
– Слава богу, нет. Но история все равно довольно шокирующая. Мальчика и его сестренку один друг семьи прятал в своем доме на ферме в маленьком шкафчике. Целых три года они просидели там, почти не покидая своего убежища. И к тому времени, когда дети, наконец-то, воссоединились с родителями, бедный малыш фактически разучился ходить. Представляешь? Жизнь ему спасли, но чуть не сделали калекой. Будем надеяться, что со временем его ножки окрепнут и выпрямятся, но пока он не может ходить без опоры.
– Что ни человек, то печальная история, – пробормотала Ева, закрывая глаза. – А нас хватает лишь на то, чтобы помочь единицам.
– Жаль, что мы не в силах приносить больше пользы, – сказала Салли. – Меня аж передергивало, когда я слышала про щадящие приговоры, что выносили некоторым убийцам на Нюрнбергском процессе в прошлом году. Несколько лет тюрьмы за уничтожение тысяч невинных людей. Будь моя воля, все эти живодеры болтались бы на виселице, все до единого. Тюрьма – слишком мягкое для них наказание.
– Вот скажи, – тихо промолвила Ева, – куда подевались человечность и доброта? Или же жестокость – исконная черта человечества, до поры до времени скрытая за фасадом цивилизованности?
– Да уж. Они, видите ли, просто выполняли приказы. Слушать противно! Но, когда рассказывают про их бессмысленные зверства, во мне аж кровь закипает, честное слово!
– Столько погибших, столько загубленных жизней.
Салли встала и, размахивая руками, принялась мерить шагами их крошечную каморку.