Ее звали Ева (Голдринг) - страница 130

Пожалуйста, не сердись, что больше не будет настоящих писем, написанных чернилами. Я всегда буду любить тебя, вечно, но я чувствую, что пришло время проявить осторожность. Этой зимой во время своего традиционного обхода полей и лесов я упала, споткнувшись в мелколесье неподалеку от перелаза. Повредила я только запястье, но могло быть гораздо хуже. Поэтому я решила, что должна подготовиться к тому времени, когда я перестану быть деятельной и бдительной.

Завтра я сожгу все письма, что писала тебе долгие годы, все письма, в которых я признавалась в совершенных глупостях и поступках. Жаль, что я не догадалась писать их невидимыми чернилами, как нас учили в разведшколе. Тогда они навечно остались бы тайной! Что, по-твоему, мне следовало бы использовать – лимонный или луковый сок, яичный белок или (твое излюбленное средство, как мне кажется) добрую старую мочу?

Разумеется, все твои письма, те, что ты написал мне много лет назад, я сохраню. Но мои, написанные ручкой и чернилами, перестанут существовать. Так будет лучше. Отныне мои послания к тебе будут исходить прямо из моего сердца.


С любовью, Эви.

P.S. Я люблю тебя.

Глава 59

Эвелин

16 марта 2013 г.

На этом все

Эвелин помнила, как она радовалась, когда нашла эти туфли – из черного бархата, на устойчивом каблуке, с бантиком на мыске и ремешком, застегивающимся вокруг щиколотки. Какая удача отхватить столь модные туфли, ведь в 1943 году кожаная обувь была большой редкостью! И она ясно помнила, когда их купила: в апреле того года, перед ожидаемым возвращением Хью из Франции.

Они планировали устроить романтическое воссоединение в своей лондонской квартире: итальянский ужин в Сохо, спектакль, танцы. Одежду найти тоже было трудно, но она перешила свое черное коктейльное платье, сделав на нем вырез в форме сердца, который подчеркивал красоту ее кремовой кожи, и украсив двумя стразовыми пряжками от маминого старого ремня. Она планировала завить волосы и на «победные локоны»[40], обрамляющие ее лицо, водрузить милую шляпку с дразнящей вуалью, которая, она знала, понравится Хью. Но этому не суждено было случиться. Хью не вернулся, во всяком случае в ее объятия. Ему удалось уйти, но, спасаясь, он получил смертельную пулю. Ее ненаглядный Хью. Случайная потеря для тех, кто не ценил чужую жизнь; для тех, кто любил его и погибших, – ужасная трагедия. Те туфли она ни разу не надела. Не смогла. Туфли, в которых она собиралась радостно отплясывать с мужем, теперь были бы на ее ногах как кандалы, тем более что она была не в состоянии шагу ступить, не залившись безутешными слезами.