Я вышел из кафе, повернул направо, стараясь держаться как можно дальше от злополучного угла, пересек Ла-Канделарию и зашагал туда, где Лаверде жил до того самого дня, когда его застрелили.
Богота, как и все латиноамериканские столицы, город быстрый и меняющийся, нестабильная стихия семи или восьми миллионов жителей: если здесь надолго зажмуриться, то, снова открыв глаза, вполне можно оказаться совсем в другом мире (на месте вчерашнего шляпного магазина теперь скобяная лавка, а там, где недавно была обувная мастерская, продают лотерейные билеты), это как если бы весь город был декорациями из шоу розыгрышей, где жертва заходит в туалет ресторана, а возвращается – и обнаруживает себя не в ресторане, а в гостиничном номере. При этом в любом латиноамериканском городе есть хотя бы одно место, которое существует вне времени и остается неизменным, даже когда все остальное преображается. В Боготе это район Ла-Канделария.
На улице, где жил Рикардо Лаверде, находилась все та же типография на углу, с той же самой вывеской над дверью и теми же приглашениями на свадьбу и визитными карточками, которые висели там как реклама и в декабре 1995-го; стены, которые тогда были обклеены плакатами из дешевой бумаги, два с половиной года спустя покрылись другими плакатами того же размера и из той же бумаги, желтоватыми прямоугольниками объявлений о похоронах, или боях быков, или выдвижении кандидата в Совет, и единственное, что в них изменилось, так это имена. Все остальное осталось прежним. Здесь реальность приспосабливалась – что случается нечасто – к нашей памяти.
Дом Лаверде остался в точности таким же, как и в моей памяти. Лента облицовочной плитки на стене раскололась и напоминала беззубый рот старика; краска на входной двери облупилась на уровне ног, а древесина растрескалась: так бывает, когда кто-то входит с тяжелыми сумками и придерживает дверь ногой, чтобы не закрылась. Но в остальном все было по-прежнему, по крайней мере, мне так казалось, пока звук звонка раздавался в глубине дома.
Мне никто не открыл, я отступил на два шага назад и посмотрел наверх в поисках признаков жизни. Их не было: основание телевизионной антенны на крыше обросло пятном мха, там резвилась кошка, вот и все.
Я уже собирался сдаться, как почувствовал движение по ту сторону двери. Ее открыла женщина.
– Чем могу помочь? – спросила она. Единственное, что пришло мне в голову, прозвучало очень неуклюже:
– Я был другом Рикардо Лаверде.
На ее лице появилось выражение недоумения или подозрения. Женщина говорила недружелюбно, но без удивления, как будто ждала меня: