– У меня кружится голова, – сказал он капитану Лаверде.
Но Лаверде не обратил на это внимания. Вернее, он услышал, но, вместо того чтобы встревожиться, собрался представить сына мужчине, который к ним приближался. Он был высоким, с усами а-ля Рудольф Валентино[34] и в военной форме.
– Генерал Де Леон, позвольте вам представить моего сына, – сказал капитан. А затем обратился к Хулио:
– Генерал – генеральный префект службы безопасности.
– Генеральный генерал, – усмехнулся генерал. – Надеюсь, они поменяют название должности. Послушайте, капитан Лаверде, президент приказал отвести вас к себе, а в этой толчее легко заблудиться.
Таков был Лаверде: капитан, которого разыскивали генералы по поручению президента.
Вот так и получилось, что капитан и его сын шли к президентской трибуне в паре шагов позади генерала Де Леона, стараясь не отставать, не потерять его из виду и одновременно не упустить небывалого зрелища праздника. Накануне вечером прошел дождь, тут и там блестели лужи, а где их не было, лежала грязь, в которой застревали женские каблуки. Это случилось и с девушкой в розовом шарфе: она потеряла кремовую туфлю, Хулио наклонился, чтобы помочь ей, и она, улыбаясь, застыла на одной ноге, как фламинго. Хулио узнал ее. Он был уверен, что видел ее на страницах светской хроники: она была иностранкой, вроде бы, дочерью бизнесмена или промышленника. Да, так и есть, дочь какого-то европейского бизнесмена. Но кем он был? Импортером швейных машин, пивоваром? Он попытался вспомнить его имя, но не успел, потому что капитан Лаверде уже тащил его за руку вверх по скрипучим деревянным ступеням, ведущим к президентской трибуне, и Хулио, оглянувшись через плечо, увидел, как розовый шарф и кремовые туфельки поднимались по другой лестнице на дипломатическую трибуну.
Это были две одинаковые конструкции, разделенные полосой земли шириной в целый проспект, похожие на двухэтажные каюты на толстых сваях, они стояли бок о бок и были обращены к пустырю, над которым ожидался воздушный парад. Трибуны были похожи, за исключением одной детали: посреди президентской возвышался восемнадцатиметровый шест, а на нем развевался колумбийский флаг.
Годы спустя, вспоминая о событиях того дня, Хулио говорил, что этот флаг, установленный именно в этом месте, сразу же вызвал у него подозрения. Но легко говорить такие вещи задним числом.
Повсюду царила атмосфера большого праздника. Порывы ветра доносили запах жарящейся еды, многие держали в руках стаканчики от напитков, которые успевали допить прежде, чем поднимались наверх. Каждая ступенька двух лестниц была запружена людьми, они не помещались на трибунах и заполнили пространство между ними. У Хулио кружилась голова, он снова сказал об этом, но капитан Лаверде вновь не услышал: он пробирался между гостями, приветствовал знакомых, обходя в то же время вниманием чужаков, думал о том, чтобы не обидеть кого-то или, наоборот, не поздороваться с кем-то, кто был этого недостоин.