— Это первое, о чем я подумал, когда услышал гудки в трубке, — кивнул Лавренев. — А значит, ей есть что скрывать.
Ермилов посмотрел на одного, потом на другого. Как-то между делом, с шутками и прибаутками, с препирательствами, эти двое подобрались к некоему подобию решения проблемы Ермилова. Нашли свидетеля. Правда, неясно, свидетелем чего может быть эта Богна. Помнит ли она вообще Петрова?
— Илья Николаевич, а вы можете дословно пересказать, как вы ей представились и о чем спросили? Вы же говорили по-болгарски? Почему она решила, что вы русский?
— Поздоровался, сказал, что хотел бы переговорить с Богной. Она спросила, кто я такой. Я ответил, что она меня не знает, но должна помнить нашего общего знакомого, с которым ее многое связывало в 1979 году. Голос ее изменился, когда она спросила: «Вы русский?» Я не стал лукавить. И пришлось слушать гудки.
— Ее адрес и телефон, — Руденко вынул из внутреннего кармана пиджака блокнот и ручку, протянул Илье Николаевичу. — Думаешь, цэрэушники к ней подобрались?
Руденко прохаживался по диагонали единственной комнаты квартиры, в которой он разместился и куда пригласил Олега пожить на время командировки. Ермилов видел его через дверной проем с отапливаемой лоджии, которая, по сути, являлась еще одной комнатой.
Олег сидел в кресле и смотрел то на мозгующего Алексея, то на горы за окном. Их едва было видно в сумерках, они темнели на фоне более светлого неба. В городе помаргивали огоньки окошек. Ермилов был сыт и хотел поспать, но Руденко неутомимо вышагивал по комнате.
По приглашению Лавренева они поужинали у него дома, познакомившись с Ниной Михайловной, веселой толстушкой, совсем не похожей на ту грозную Нину Михайловну, которой опасался мрачный Лавренев. Она накормила их овечьим местным сыром, фаршированным брынзой перцем, обжаренным в сухарях, который она назвала чушка бюрек, и чем-то вроде рагу из разных сортов мяса и овощей — сачем. «Если это блюдо называется сач, я готов сачковать каждый день», — пошутил Руденко.
Ужин был таким насыщенным приправами, травами и ароматами, что прошел уже час, а Олег все еще пребывал в гастрономической эйфории. Люська готовила сносно, но Ермилов не удержался и записал рецепт перца в кляре — чушка бюрек, игнорируя смех Руденко и Лавренева.
— А почему ты его называешь дедом? — Олег всунулся в комнату. — Он не такой уж старый.
— Мне так нравится, — Руденко начал расстегивать рубашку. — Давай спать, что ли.
Он откинул с тахты покрывало. Швырнул рубашку в направлении стула и метко попал. Будучи женатым и отцом двенадцатилетнего сына, Алексей, к легкой зависти Ермилова, оставался каким-то особенно независимым, по-мужски разгильдяистым. Попробовал бы Олег так кинуть рубашку. Люська бы целую обвинительную речь прочла, хотя она и адвокат, а не прокурор. Зная это, он даже в отсутствие своей Коротковой аккуратно складывал вещи.