— Это по работе, — Олег не собирался оправдываться и пошел в атаку: — Ты вот мне скажи лучше, какие у тебя сейчас дела в производстве?
— Чего это я должна отчитываться? — Люська метко швырнула портфельчик на кресло в углу. — Статья восьмая[8] Федерального закона — адвокатская тайна, — напомнила она ядовито. — Или ты все перезабыл в своем ФСБ? А ведь был неплохим юристом, подавал надежды… — Люда спряталась за дверцей шкафа и начала переодеваться.
— Короткова, не борзей! Если спрашиваю, значит, надо. У тебя есть какие-нибудь клиенты-уголовники?
— Грубо говоря, у меня все клиенты уголовники, — Люся высунулась из-за дверцы, ослепив мужа белоснежным плечом, пересеченным тонкой розовой бретелькой комбинации. — Предъяви санкцию от прокурора, и я тебе все тайны выдам.
— Сейчас я тебе такую санкцию предъявлю! — грозно надвинулся Ермилов. — Ну-ка признавайся, адвокатесса! — он ткнул двумя указательными пальцами ей в бока так, что смешливая Люська, боявшаяся щекотки, с визгом плюхнулась в шкаф.
— Дурак! — охарактеризовала она Ермилова. — Все платья с вешалок попадали. Вешай сам теперь, а я ужин готовить пойду.
— Ты не ответила!
— И не собираюсь! Что ты привязался? Говорят же тебе, адвокатская тайна. Чего ты вдруг?
Она выбралась из шкафа и надела домашнее платье, превратившись из адвокатессы в домашнюю Люську. Глядя на нее, Ермилов вдруг подумал о журналистке. Он и не сравнивал — Короткова умнее, добрее, а главное, привычнее. И все-таки вспомнил Меркулову.
Люська безошибочно чувствовала перемены в его настроении.
— Темнишь ты что-то, Олег. Нет у меня сейчас ничего такого настораживающего, если ты об этом. Все спокойно. У тебя неприятности?
— Не надо на мне тренировать свою дедукцию. Никаких неприятностей, — Ермилов стал вешать на перекладину в шкафу Люськины платья, упавшие на пол. — Все в штатном режиме. Если не считать, что Петька-паразит ключи от квартиры посеял. «А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо».
— Почему я? — раздалось возмущенный возглас из соседней комнаты. — Это Васька!
— Сейчас кто-то по ушам получит, своим наглым, длинным ушам! — громко пообещал Олег.
Петька его особенно раздражал последнее время. У сына ломался голос, он то и дело давал петуха, но главное, у него ломался характер. Он врал напропалую, учился через пень-колоду и выводил отца из себя с методичной регулярностью.
Платья и блузки предательски соскальзывали с вешалок, Ермилов раздражался все больше и больше. Он бросил охапку платьев на кровать.
Разговор с подколками перерос в скандал. Незаметно. Перетек, как ртуть, неуловимо от одного к другому. У Люськи так всегда. Среди ясного неба появлялась вдруг Людмила на грохочущей колеснице, и рыжие волосы развевались у нее за спиной.