Так же он сорвался, когда ему делали операцию. Лоро наотрез оказался от наркоза. Он понял сразу, чего они добивались: они думали, что, надышавшись эфира, он выболтает о своем командире. Дудки!.. Эскулапы из нефтяной компании скрутили его ремнями, когда доставали из раны пулю. И его мышцы, выворачиваясь на кушетке от дикой боли, больше напоминали перекрученные ремни. И ему так и не удалось удержать в себе крик. Он крепился, до крови закусив себе губы, пока эти коновалы ковырялись в его ране.
И ещё этот слизняк, который называл себя доктором… «Зови меня доктор Гонсалес». С зализанными назад бриолином, блестящими, словно слизь, черными волосами и такими же черными, мерзкими усиками под носом, он удивительно напоминал Кинтанилью – мерзкую полицейскую ищейку, который сопровождал его до казарм, а потом в больницу… Доктор Гонсалес все время проторчал возле операционного стола, и даже не надел операционную маску. Так не терпелось ему услышать заветное имя. Ха-ха… Ну и пусть… Пусть они услышали его стон. Но им никогда не услышать имени командира. Они ведь не знают его тайны. Лоро обрел эту тайну там, возле маленького родничка, журчащего из-под каменной глыбы в окрестностях…
Взгляд командира… Его зеленое пламя теперь неотступно следовало вместе с Лоро. Это его целебные отсветы заменили ему наркоз на операционном столе, это оно освещало Лоро внутренним оберегающим светом все бесконечные часы нескончаемых допросов, которые устроил ему после операции доктор Гонсалес. О, нет, он не бил и не дрался. Он обещал райскую жизнь, виллу, женщин и роскошь на берегу Флориды. В обмен на «ма-аленькую» информацию. Слащавая патока лилась из его надушенного рта таким нескончаемым потоком, что Лоро несколько раз выворачивало прямо на пол. Этот лощеный сеньор с явным кубинским акцентом и замашками янки с театральным участием и заботой спросил его: «Тебе плохо?» И тогда Лоро выцедил прямо в гладко выбритую, сверкающую и благоухающую физиономию сеньора доктора: «Как только выблевал всё твоё дерьмо про Флориды и виллы, сразу полегчало. Просто заново родился…»
Доктор попытался изобразить подобие улыбки, но желваки ходуном заходили, натягивая на щеках его надушенную, гладко выбритую кожу, и мелкие бисеринки пота выступили на его блестящем лбу. Доктор сдержался, он ушел, так и не тронув пальцем Лоро. Видимо, он чурался грязной работы. Но «рецепт лечения» оставил своему сподручному Кинтанилье – исполнительному сотруднику министерства внутренних дел с повадками слизняка. Действительно, каждое порученное ему дело Кинтанилья исполнял как свое собственное, «внутреннее» дело. А никудышних дел ему – признанному виртуозу в своей области – не поручали. Он основательно набил руку в выбивании показаний, проводя «ковровые» допросы крестьян в районах Ньянкауасу и к югу Карагуатаренды. «Ковровыми» их прозвали армейские друзья Кинтанильи, по аналогии с «ковровыми» бомбардировками американцев во Вьетнаме. Бомбардировщики янки размечали карту Вьетконга на квадраты и затем с методичной старательностью ткали свои «ковры смерти», в многокилометровой канве которых не оставалось ничего живого – ни джунглей, ни партизанских баз, ни рисовых полей, ни деревень с живущими в них стариками, женщинами, детьми.