Зачем ты это делаешь? И не пытайся себя обманывать – всё равно не объяснить. Будто спасательный круг, возникший вдруг среди шторма. Откуда он взялся? Наверное, всплыл из самой пучины того бездонного моря, которое зовется подсознанием. Покоился там до поры под толщей прожитых лет, утонувших надежд и иллюзий. До поры… Отзвук стихии проник и туда, на самое дно онемевшего прошлого. Неведомый сдвиг и… вот оно, всплыло.
Ты звонишь матери. Трубка в ладони, вспотевшей вдруг, трясется так, будто ты набрал не номер домашнего телефона – такой же безусловный, как буквы алфавита, как это майское парижское солнце за окном телеграфа – а приемную канцелярии самой Богоматери. Неужто ты хочешь выпросить Царствие небесное?
Наивный хитрец, не пытайся себя обмануть. Тебе удалось это с Флорой, но себя-то ты знаешь. И даже это изумрудное море – подсознание – что плещется у порога твоего рассудка, тебя никогда не пугало. Ты умел держаться на плаву, ловко используя подручные средства. Ха-ха, деревянный человечек Альдо! Потому-то ты так и кидался в волны, вызывая дешевый восторг у товарищей и подруг, а потом у студентов (а как тебя это тешило! эти поголовно блестящие, восхищенные взоры юных прелестниц – с первого по пятый курсы! О, ты ощущал эту тонкую власть над их хрупкими, нежными душами, ты растил её, как садовник в своей западноберлинской оранжерее). Ха-ха, тверд – как полено. Ты до сих пор держишься на плаву, Альдо, говорящая деревяшка.
И разве не ради этого ты затеял весь этот шум с «латиноамериканским бумом»? Ради влюбленного взора своей ненаглядной мулаточки Флоры… Да, да признайся хоть в этом. А впрочем… Не этим ли движется мир? Разве не ради Елены Прекрасной пылала Троя? Не ради губ и грудей Жозефины Наполеон затеял свой Итальянский поход?
Стоп-стоп… Тут-то всё дело. Потому ты и бросился набирать этот номер. Ты не хочешь ради Ульрики затевать герилью. Вот оно что! «Альдо, у нас будет малыш».
И тогда в Сан-Паулу, когда вы украли американского посла Элдрика, ты почему-то был твердо уверен, что всё обойдётся. И тогда, когда в полицейском участке трое громил топтали твоё изнеженное интеллектуальными штудиями мясцо, ты кричал, и извивался от боли, но где-то глубоко, на самом дне своей визжащей души ты был тверд… Мать пришла тогда, чтобы забрать тебя из участка. Уже потом ты узнал, как она за тебя хлопотала, и подняла на ноги всех знакомых отца, и его старые связи, и дошла до министра внутренних дел… А тогда, в управлении, ты больше всего на свете, больше прикосновений пиканы боялся встретиться с ней взглядом, утонуть в том море боли, что ты ей причинил.