Кто знает, может быть, перед ними уже расстилалось непроглядное зеркало брода Йесо – безъязыкое, леденящее своей тьмой. Такое же, как мертвая гладь озера Пириренда.
Что ж, отряд Хоакина выполнил приказ. Они проявили себя, но «три дня» ожиданий спасительного авангарда превратились в месяцы выморочных блужданий по сельве. Они с нами так и не встретились… Тогда уже пустота начинала сочиться из джунглей, заставляя две рассеченные половинки единого целого отчаянно и обреченно кружить в завораживающем танго одиночества…
Они проявили себя… Да так, что душегуб Баррьентос приказал бросить на истребление арьергарда отборные части рейнджеров – полк Манчего и более полусотни солдат и офицеров из других армейских частей. Как бойцовских псов, инструкторы из Пентагона и ЦРУ натаскивали их на запах партизан в течение нескольких месяцев. Овчарня, которую они гордо именовали тренировочным лагерем, расположилась в «Эсперансе», на бывшем сахарном заводе. В пятидесяти милях к северу от Санта-Круса, недалеко от моей деревни…
Там разместили они свою учебную псарню, там бульдоги-янки с налитыми кровью глазами орали на бессловесных тварей в армейской форме, пинали их, изрыгая потоки своих fuck, ускоренно обучая брать след партизан, рвать клыками на клочья партизанское мясо…
А след уже взяли. Пустота начала сочиться из джунглей… Операцию по истреблению партизанского арьергарда, возглавляемого Хоакином, уже обглодали, обсосали до косточки, до костного мозга. Баррьентос, этот слезливый кайман-душегуб, даже дал операции название «Синтия» – в честь своей пятилетней дочери. Он сделал это по совету сентиментальнейших янки, этих ягнят с глазами стервятников. Он уступил их лирической просьбе. Ведь у них есть слабость: устраивая очередное изуверство, с реками крови и без вины истерзанными женщинами и детьми, мальчиками и девочками до пяти лет и старше – давать своей резне, или ковровому бомбометанию, или прочему зверству исполненное поэзии и лиризма название.
А может быть, слезливый кайман послушался другого своего задушевного военного советника – «лионского мясника» Барбье?[21] Этот маньяк, пахнущий протухшими задворками скотобойни, с глазами, покрытыми кафелем морга, от души снабжал нового хозяина своими задушевными советами душегуба на всем протяжении войны с Национально-освободительной армией Боливии.
IX
– Надежда умирает последней, – как-то сказала Таня.
Она сказала это как раз после нашего возвращения из тренировочного похода. Зверского похода, как окрестил его командир. Сельва, встретившая нас поначалу райскими картинками разноцветных бабочек, порхающих среди буйной растительности, пенистых водопадов и журчащих родников, вдруг раскрыла свой зев. Мы заглянули в самую его глубину. Оттуда тянуло сыростью трясины и могильной холодом пустоты, способным лишить любой надежды. Двое сгинули в этой трясине – несчастный Бенхамин Коронадо и Карлос, Лорхио Вака, с которым мы делили горсть маиса в Альто-Бени, один из лучших партизан-боливийцев, по словам командира… Уже тогда пустота проникла в наши души, уже тогда Рамон впервые вслух произнес: «В «Красной зоне» нам вряд ли «светит» успех…»