. Этому насилию и сопротивлялось местное население. У немцев не было армии, бои в Силезии вело местное ополчение, но в основном это были ветераны войны, сумевшие отразить нашествие интервентов
[428].
Союзники заметили происходившее и в июне 1920 г. категорически потребовали от Берлина продолжить разоружение – в особенности это касалось иррегулярных частей, то есть тех самых ополчений[429]. С другой стороны, в условиях кризиса на советском фронте Варшава не смогла серьезно поддержать свою вооруженную авантюру на западе. В Силезию были введены итальянские и английские войска. Они в целом занимали довольно беспристрастную позицию, что, естественно, не нравилось Варшаве[430]. Но все же главным для Пилсудского был вопрос о землях на востоке. Следует отметить, что Лондон не всегда поддерживал польские территориальные увлечения[431]. Поражения на Украине и в Белоруссии вызвали шок в Варшаве. Премьер-министр Владислав Грабский и министр иностранных дел Станислав Патек отправились во Францию, где на курорте в Спа 5-16 июля работала конференция Антанты[432]. Польская делегация сразу же заявила о «большевистском вторжении»[433]. Она настаивала на военном вмешательстве в конфликт, развязанный их страной[434].
Пилсудский слал письма, в которых сообщал о том, что считает ситуацию безнадежной[435]. В результате побед Красной Армии произошло чудесное прозрение польской дипломатии и изменение ранее твердой польской позиции. 9 июля Грабский заявил: «Польша понимает, что она сама виновата, оказавшись в таком положении, и что она должна изменить свою политику как в отношении своих соседей, так и союзных держав. Она признает необходимым предоставить решение вопроса о её жизненных интересах, даже вопроса о её собственных границах. До сих пор, хотя ей давали совет поступить подобным образом, она полагалась на свою собственную военную силу. Польша была увлечена с правильного пути сильными людьми, имевшими широкие планы, однако планы эти не соответствовали ни здравому смыслу, ни чувству патриотизма огромного большинства народа. Ни Киев, ни граница 1772 года не являются национальными целями»[436].
Внезапно проявившееся миролюбие и здравомыслие Варшавы были направлены по верному адресу. Дэвид Ллойд Джордж и Джордж Керзон с трудом терпели Грабского, его претензии и раскаяние их раздражали, тем более что в Англии разворачивалось рабочее движение в поддержку Советов, а лозунг «Руки прочь от России!» стал появляться даже в газетах консервативного толка. В этой обстановке и появилась идея выступления главы Форин-офис с предложением перемирия и разграничения, причем по линии, которая категорически не устраивала поляков