Убедить тибетцев принять реформы, ограничивающие мои традиционные полномочия, оказалось делом нелегким. Почтение и благоговение, с которыми люди относились ко мне, оказались помехой для демократических преобразований. Наконец в 2011 году я добровольно и с великой радостью сложил с себя политические полномочия, тем самым полностью секуляризировав наше демократическое правительство в изгнании. Таким образом, тибетцам не пришлось поднимать восстание вроде Французской революции, в ходе которой народ казнил короля, а затем многие люди пожертвовали жизнью во имя демократии.
Революции прошлого не преображали души
Люди часто недоумевают, когда слышат высказывания о политике от тибетского Далай-ламы. Но помимо всего прочего, я являюсь и верным апологетом Великой французской революции. Я не большой знаток истории Революции, но спешу напомнить вам, что благодаря этому событию мир получил Декларацию прав человека и гражданина, ставшую прообразом Всеобщей декларации прав человека 1948 года. Вы, вероятно, не знаете, что сейчас, когда Тибет находится под контролем Китая, иметь при себе копию этого текста — серьезное преступление. Оно приравнивается к покушению на национальную безопасность страны и грозит заключением и пытками. Очень важно, чтобы вы осознали всю небывалую революционность этого документа. Мне кажется, что, если смотреть на историю страны, можно заключить, что французские мыслители всегда придерживались всеобъемлющей, всечеловеческой точки зрения на мир. Самые замечательные из них были истинными бунтарями, обладающими тонким критическим мышлением. Это особенно важно в двадцать первом веке, когда необходимо сбросить идеологический балласт прошлого, принесший человечеству столько боли и страданий.
Равно как верный апологет Французской революции, я также и ученик Карла Маркса. Маркс считал Францию идеалом революционного государства и ясно объяснил механизмы, двигавшие машину восстания в 1789 году. Былой режим был не в силах держаться темпов экономического развития времени, что привело к борьбе социальных классов за контроль над властью и привилегиями аристократии. Тот же самый механизм лежал в основе большевистской революции в царской России, также представлявшей собой форму социального протеста против угнетения пролетариата. Таким образом, стремление народа к социальной справедливости и освобождению от угнетения означало неизбежность революции, пока политическая власть стояла на пути преобразований. С точки зрения распределения богатств, я считаю себя марксистом и глубоко сожалею о том, что сначала Ленин, а затем и Сталин, исказив учение Маркса, пустили коммунизм по рельсам тоталитаризма.