* * *
Считать войну бессмертным институтом, необходимым революционным средством, воспользовавшись которым, можно помочь правде вступить на земле в свои права, допустимо и сегодня, хотя благодаря техническому прогрессу она, кажется, уже довела себя ad absurdum. Утверждение: «Из этого ничего путного больше не выйдет», — необоснованно, поскольку, когда один против всех и из этого не выходит ничего путного, то это «ничего» столь позитивного свойства, что, пожалуй, можно считать, кое-что всё-таки вышло. Сегодня человечество, включая Германию, платит дань пацифизму, поскольку война сильно затянулась и требует огромных жертв. Полагать, будто оно в самой глубине души окончательно и безоговорочно отказалось от войны, было бы ошибкой; говорить, будто оно стало выше войны нравственно, — чистое витийство. Сказав, что всеобщее изнеможение даст мощный толчок пацифистской демократии, социал-демократ Шайдеман выразился грубо, но честно. Это, несомненно, так. Но как-то не очень почётно для демократии расцветать лишь на почве изнеможения — и провалов. И ребёнок заметит, что демократический лозунг «Мир без аннексий и контрибуций» регулярно выдвигает та именно партия, которая видит, что проигрывает; едва начинается победоносное наступление, о демократии забывают тотчас же.
Сообщество народов à la шерочка с машерочкой — химера. Вековечный Мир возможен лишь при полном смешении и сплавлении рас и народов, на что потребуется ещё какое-то время (для кого — к сожалению, а для кого и к счастью). Но не оскорбит человечество тот, кто назовёт войну бессмертной, скорее наоборот. Заявления о том, будто народы «хотят жить в мире», а их ведут, как овец, на заклание, — правда лишь на поверхности. В мифическом смысле уместнее говорить о «вине»; более глубокая правда заключается в том, что войны хотели, жаждали все, долее без войны не выдерживая. Иначе бы её не было. И не следует ли скорее чтить, нежели поносить человечество, которое всё-таки не выдержало в буржуазном государстве, обеспечивавшем ему безопасность и прикрывавшем его своим зонтиком? В общем и целом, человек, судя по всему, не благородный зануда и не литературный святой, каким его либо уже видит, либо жаждет как можно скорее выделать литератор цивилизации. Цивилизация, прогресс, безопасность не безусловный для человека идеал; в нём, конечно же, неистребима примитивно-героическая стихия, глубокая потребность в ужасном, для чего все добровольные, изыскиваемые тяготы и чрезвычайности в мирной жизни, как то: горные восхождения, полярные экспедиции, охота на хищных зверей, авиационные дерзания — лишь средство получения информации. «Дух» напирает на человечность — но что сталось бы с человечностью, лишившейся мужеской мужественности? Она покамест в чести у всех народов. Ведь цивилизация и мужское начало, цивилизация и