На короткое мгновение в Зигги снова зажглось пламя: он вспомнил, как вел войны с тиранами, как ставил на кон все. «Квинт! Чертов маньяк! Глядите-ка на него!»
«Мы еще долго со смехом вспоминали тот случай. Он ненадолго вновь стал собой, – сказал Джерри. – Но время работало против Зигги».
В Пресвитерианской больнице Колумбийского университета врачи сначала лечили рак Зигги талидомидом – препаратом, показавшим эффективность в лечении рака у животных, но у людей порой вызывавшим рвоту, легочную эмболию и сердечные приступы. Врачи изучили его ухудшившиеся показатели и порекомендовали дексаметазон, известный также как декадрон. Это лекарство справлялось с раком в двадцать пять раз лучше других стероидов, ветеринары применяли его как противовоспалительное средство при лечении лошадей, хотя у людей он мог вызвать серьезные побочные эффекты: дурноту, амнезию, спутанность сознания, головокружение, бессонницу и галлюцинации. Джерри Квинт, врач и друг Зигги, предупредил Вильцигов, что переход на декадрон сопряжен с серьезными рисками. «Мне порой звонят из полиции, – сказал он. – Им встречаются пациенты под декадроном, которые голыми расхаживают по шоссе. Он вызывает безумие». Но у Зигги выбора не было: его состояние постоянно ухудшалось, так что он дал врачам разрешение начать агрессивное лечение.
Порой под воздействием лекарств Зигги казалось, что он находится не в городской больнице Нью-Йорка, а в концентрационном лагере. Он нашел где-то карандаш и стал рисовать планы коридоров, сестринских пунктов и спускных желобов для грязного белья. Он запоминал маршруты и отмечал препятствия, стоявшие между его больничной палатой и внешним миром, а затем показал свои чертежи Шерри, которая все время находилась с ним, и прошептал ей, что разрабатывает план побега. Воспоминания об Освенциме были настолько яркими, что ему казалось, будто эсэсовцы прячутся в шкафах и контролируют коридоры. Шерри вспоминала, что, когда врачи хотели провести ему магнитно-резонансное исследование в сканере, он отказался туда ложиться, заявив, что прибор похож на печь крематория.
Медсестра везла кресло Зигги мимо кабинета химиотерапии, где дети были опутаны трубками и прикреплены к мониторам, и он заплакал от жалости к ним. Медсестра указала на одного из детей: «У него сегодня день рождения». Из кармана больничного халата Зигги вытащил одиннадцать долларов и дал их мальчику. На протяжении всего пути в палату он печалился, что у него больше нет при себе денег.
Через некоторое время врачи отпустили его домой, поскольку химиотерапию можно было получать и в квартире в Форт-Ли. Зигги твердо настаивал на том, чтобы никто в доме не знал, что он болен. Медсестрам приходилось подписывать соглашения о неразглашении и приходить в уличной одежде. Рак причинял Зигги такую острую боль, что медсестры оставляли ему морфий, чтобы он смог уснуть.