Я с приятелями видел, как двое пленных вынесли мертвого в одном нижнем белье, положили его на землю. Помню, с какой тоской посмотрел один из пленных на нас, но ничего не сказал. У нас собой не было никакой еды, и мы ничем не могли помочь. Рядом был немец с винтовкой. Спустя много лет после войны, когда расширяли пути, рабочие нашли человеческий череп. Потом, на том месте, где лежало тело, выросло дерево. Никто не знает, каким образом. Мне же, всякий раз, когда я проходил мимо, дерево напоминало ту историю и безымянного пленного, которого здесь похоронили. Кто-то не дождался его с войны.
Вообще, как говорили взрослые, обращение с пленными со стороны немцев было ужасным, бесчеловечным. Кое-что видели и мы, подростки. Для работы на железной дороге немцы привлекали местное население, в основном взрослых мужчин и женщин. Были у них специальные железнодорожные войска, в основном они были начальниками для наших рабочих. Функционировали два депо: паровозное и вагонное, путеводные службы: сцепщики, стрелочники, обходчики, смазчики, ремонтники и другие. Была также служба кондукторов на товарных поездах. Одно время работал на железной дороге и мой старший брат, а племянница отца, дочь его сестры, Мария работала в конторе вагонного депо. Уже в конце войны она пришла к партизанам в лес и привела с собой молодого немца-железнодорожника, наверное, возлюбленного, он решил перейти на нашу сторону. Их не приняли: расстреляли и зарыли где-то в лесу. Говорили, что их застрелила дочь стариков-евреев Тамара, которых моя семья прятала от немцев, возможно по приказу руководителя, и вроде как она была пьяна. Позже Тамара говорила моей сестре Вере, что их убили по приказанию братьев из руководства отряда партизанов. Вскоре она повесилась, возможно, не смогла пережить. А братья те дожили до старости и пользовались благами участников войны.
Партизанские отряды были двух типов: организованные, поддерживающие связь с центром, проводившие боевые действия в тылу врага и жители городов и деревень с женами и детьми, которые прятались в лесах. В городах действовало подполье. После войны была издана небольшая брошюра, которая называлась "Жлобинские молодогвардейцы". Там были знакомые фамилии, например, бывший директор моей школы, Тамара и братья руководители отряда. Впрочем, особой популярностью эти молодые люди в народе не пользовались, и я не помню, чтобы их ставили в пример, прославляли… Мне кажется, что в городе было какое-то другое подполье, которое боролось с фашистами по-настоящему. Люди этого подполья держали оккупантов в страхе. Постоянно летели под откос поезда с военными грузами и срывались прямо на станции напротив нашего дома. У немцев было принято перевозить бензин в бочках литров сто пятьдесят – двести в открытых полувагонах. После взрыва, как правило, начинался пожар. Горел бензин из неповрежденных бочек. Те бочки, которые уцелели при взрыве, нагревались, вдувались, выбивая завинчивающуюся пробку, выбивало, бензин воспламенился. Бочки, как ракеты, разлетались во все стороны, как ракеты. В основном они летели вверх, пока не сгорели стенки полувагонов. Жар был очень сильным даже возле нашего дома. Яблоки на деревьях попеклись с одной стороны. Мы думали, что загорится и дом, но, как говориться "бог миловал". Помню, что была поставлена где-то, посередине путей платформа, на которой стояла небольшая зенитная установка. Её обслуживали два человека не в форме, а в каких-то телогрейках, ушанках. Стоило появиться над станцией нашему самолету, как зенитка начала стрельбу. Но в одни прекрасный день зенитка с обслугой взлетела на воздух. Говорили, что от партизанской мины. Самого взрыва я не видел. Платформу увезли вместе с тем, что осталось. Но на ближайших проводах долго висели какие-то лохмотья, и мы с приятелями собирали на путях остатки боеприпасов. Я нашел кусок металлической "ленты" с патронами.