На следующий день, хорошо выспавшись, Ася сходила в церковь, поставила свечки за упокой и за здравие и, вернувшись домой, принялась разглядывать старые фотографии. Там, где она маленькая с отцом, матерью, Следопытом. Сколько воспоминаний о бесконечно счастливых годах.
А вот целый пакет с фотографиями, которые она сделала в шестнадцать лет. Возраст, когда заканчивается детство. Снимков так много, что она собиралась поместить их в другом альбоме, но что-то помешало. Они так и остались в конверте ждать своего счастливого часа. Ася вынула любительские фотографии.
Следопыт подарил ей тогда на день рождения цифровой зеркальный фотоаппарат со сменными объективами, заявив, что берёт её к себе в газету внештатным фотокорреспондентом. И Ася от радости снимала всё подряд, надеясь, что хоть пара-другая снимков ему понравится.
Не получилось тогда из неё не только фотокорреспондента, но даже более-менее приличного фотографа. Оказалось, что объять необъятное невозможно даже с самым новым фотоаппаратом, который отказывался фиксировать изображение окружающего мира таким, каким его видела Ася.
Большой перепад яркостей на фотографируемой сцене — и детали в свете и тенях терялись: вместо голубого неба с пышными облаками на снимке отражалось лишь белесое пятно, а люди в тени превращались в невнятные тёмные силуэты, сливающиеся с окружающей обстановкой. Заниматься же кропотливой работой по подбору индивидуальных надстроек для каждого снимка она считала лишней тратой времени и нервов, а потому объявила Следопыту, что увольняется по собственному желанию.
Так как работы Аси за исключением нескольких фотографий не представляли никакой художественной ценности, она охладела к этому — ну явно, не её — виду деятельности и снова окунулась в прекрасный волшебный мир книжных героев. Там у них всё было как-то ярко, красиво, захватывающе и понятно. Снимки так и остались лежать в плотном бумажном конверте. Вот и сейчас пусть туда отправляются. Ещё на одиннадцать лет.
Она снова полюбовалась на удавшуюся фотографию отца и закрыла альбом, так как навернувшиеся слёзы всё равно размывали изображение, искажая и делая его неузнаваемыми.
— Асенька, пойдём, покушаем, — заглянула в комнату мать. — У нас с тобой с утра даже росинки маковой во рту не было. Хоть и нет аппетита, а есть надо. Чтобы сил хватало. Не только на терпение, без которого не выжить, но и дальнейшее существование.
— Почему существование, а не жизнь?
— Я тебя на кухне жду.
Они сидели напротив, две женщины, у которых насильно отобрали близкого человека, вынудив относиться теперь к жизни, как к воровке, позарившейся на чужое. Без него пусто в огромной квартире и пусто в душе.