— Ну, и что вы на меня надулись, словно мышь на гречку? — Ростоцкий удивлённо уставился на Асю. И какой из неё журналист, если она вот-вот расплачется?! — Это я должен на вас обижаться. Если бы вы не встряли со своим журналистским расследованием, и Берлицкий остался жив, и всех расхитителей банка мы бы уже вычислили. А теперь нам приходится расследовать убийство.
— Я не понимаю. Мне сказали, что это самоубийство.
— Это только предположительная версия. Ваша статья вышла вчера, то есть в четверг. А он умер от выстрела в висок ещё в среду. Вот и выходит, что если Берлицкий покончил с собой, то ему кто-то поведал о разгромной статье и безвыходной ситуации, в которую тот попал. Или его убили, инсценировав самоубийство.
— Но вы же можете теперь всё выяснить, раз мы вам передали доказательные материалы.
— Липу вы нам передали, и больше ничего. А также спугнули основных фигурантов преступной деятельности, настоящих расхитителей. Вы, например, знаете, что в банке были готовы к нашему приходу? И уничтожили всю имеющуюся документацию. Поэтому теперь мало что можно доказать. А ваша статья, кроме шумихи, никому никакой пользы не принесла. Только человека обмарали. Доказать-то уже почти ничего невозможно. Теперь на него можно свалить всё, что угодно, защититься-то он не может. Да и защитников у него, как я успел понять, совсем нет. Мы, конечно, со своей стороны будем предпринимать соответствующие меры, но работу нам ваша газета очень усложнила.
— Извините. Наши, наверное, даже не подозревали, что могут помешать. Наоборот, хотели помочь.
— А вы в этом уверены? Я, например, не очень верю в благие намерения прессы.
— Зря вы так… Извините, я хотела сказать, что если понадобится моя помощь, то я готова со своей стороны…
— Нет уж, вы своё чёрное дело уже сделали. И будет лучше, если теперь у нас под ногами путаться не будете. Да кстати, я тут немного лишнего наговорил, поэтому забудьте и не вздумайте с кем пооткровенничать о нашем разговоре. Если и в самом деле хотите помочь.
— Я не понимаю, о чём вы. Но помочь очень хочу. И прошу прощения за моих товарищей.
— Товарищей?! Вы работаете в редакции второй день и уже завели товарищей? Завидная коммуникабельность. Или у вас там кто-то из хороших знакомых, которых вы уже давно знаете? А может, даже родственник имеется?
— Нет, конечно! И друзей у меня на работе ещё нет. Просто к слову пришлось.
— Ну, хорошо. Где ваш блокнот? Открывайте и записывайте дословно. Ни строчкой больше, ни строчкой меньше в интервью быть не должно. Это понятно?
— Да-да, конечно.