Отсюда и успех Путина, несмотря на то, что его на самом деле четвертый президентский срок отмечен существенным снижением уровня жизни подавляющей части населения. Никого у нас в России не интересует ни гибель сотен русских людей во время гибридной войны с Украиной, ни гибель 230 пассажиров «Когалымавиа» под Синаем, что было расплатой за начало нашей бомбежки ИГИЛ в Сирии. Проблемы жертв, человеческой цены наших побед как не было в России, так и нет до сих пор. Нам не жалко прежде всего себя, своих. Горбачеву не простили «пустые полки» магазинов, а Путину пока что прощают утрату «сытости» нулевых. Большинство начало сегодня уже экономить на еде, но молчит. И слава богу. Ибо нет ничего страшнее в России, чем бунт нуждающихся и голодных.
Сегодня в России все держится на так и не преодоленном «беспрекословном подчинении» власти, которая, согласно учению Николая Трубецкого, есть стержень туранской, тюркской психологии и на которой, как он считал, «держалась Русь, что придавало ей устойчивость и силу»[175].
Поразительно, но это тяжкое «наследство Чингисхана», какая-то мутность сознания, проявляющаяся, согласно учению Николая Трубецкого, в дефиците концептуального мышления, способности искать истину, смысл происходящего, характерна не только для малообразованных русских, но и довольно часто для русских с научными, докторскими степенями. Дефицит страсти к самопознанию, как обращал внимание Николай Трубецкой, – это у нас тоже от монголов, от эпохи Чингисхана. Преобладающее большинство «Московского экономического форума», который проходит в МГУ весной, – это преподаватели и ученые не просто левых, прокоммунистических взглядов, но люди с какой-то «неподвижностью», косностью ума. Даже они, якобы экономисты, ничего не хотят знать о структурных и прежде всего экономических причинах распада СССР, об обреченности советской мобилизационной экономики, и, как простой, далекий от науки народ, во всем обвиняют Горбачева, который якобы «сознательно, по заданию американцев развалил страну».
Исследователи русского национального сознания – и Иван Бунин, и Максим Горький, и Николай Бердяев, и Семен Франк, и даже Николай Трубецкой – не связывали русский максимализм, неумение найти середину, прийти к компромиссам с туранским, монгольским наследством. Хотя обращает на себя внимание, что и украинцы, и белорусы, сформировавшиеся как нация в литовско-польском мире, как раз и отличаются от великороссов именно способностью к компромиссам, как говорят белорусы, «умиркованностью». Чувством меры. И мне думается, что в русском максимализме все-таки больше от туранского культурного, политического наследства, чем от славянских корней. Известно, что большевиков отличала от меньшевиков именно ставка на революцию, то есть философия «максимализма». Максимализм как особенность русского национального сознания как раз и был благодатной почвой для распространения большевизма как философии революции, то есть того же максимализма. «Максимализм», объяснял Ленин Патресову, как раз и есть суть революции. Если «либералы ограничивались реформами, – писал Ленин, – мы требовали, проповедовали, готовили и пр. революцию. Тут дело не в „конкретности“, а в основном принципе (сути) всякой революции: смещение старого класса, завоевание „всей власти“ новым классом»