Высоко, под потолком подвала, светилось маленькое окошко, в которое был виден садик перед домом.
Пока руке становилось все холоднее, я смотрел в это окошко, пытаясь разглядеть обувь, движение, тени. Я лихорадочно дышал. Мне казалось, что сверху доносятся какие-то звуки, и тогда я представил себе, и… бог ты мой, сколько можно ждать…
Я сунул в миску и вторую руку, схватился за браслет, стал нащупывать кнопку.
Пожалуйста, пожалуйста, пусть сработает. Хоть один раз.
Я нажал.
Ничего не произошло.
Не сработало. Я здесь один. Я один под землей – и не могу обменяться. Я кусал себе губы и снова и снова нажимал на кнопку.
Когда я вынул руку из миски, она дрожала, с нее капало пиво. Я снова нажал на кнопку, борясь со слезами и страхом, которые сжимали мне горло, и услышал знакомый шорох. Браслет задымился, нагрелся и загорелся. Я стряхнул его с руки, дал ему упасть, вытер руку о футболку и быстро схватил пистолет. Не дожидаясь, пока браслет превратится в горку пепла, я уже подскочил к двери, вытянув вперед обе руки. Они дрожали. Если никто не сменит меня, я буду драться с ними сам.
Я открыл дверь, пытаясь двигаться как можно тише.
Медленно поднялся по лестнице, вытянув руки. Моя левая рука, в которой еще не унялась дрожь, оставляла за собой дорожку горьких пивных капель.
Входная дверь осталась открытой. Папа лежал в утреннем свете, вокруг его головы расплывалась лужа крови. Я отвел взгляд. Поднялся по лестнице до уровня окна, ближайшего к входной двери, и выглянул наружу. Улица была пуста. Теперь мне нужно было выбрать, что делать: двигаться в сторону гостиной и кухни или подниматься на второй этаж. Я решил оставаться на первом этаже.
Медленно обошел вокруг папиного трупа, стараясь не наступить в лужу. В висках у меня продолжало стучать, я слышал собственное дыхание – оно было таким громким, что я был уверен: если в доме кто-нибудь есть, то и он слышит, как я дышу. Они могут подстерегать меня где угодно. Но мне было все равно. Лучше попытаться застрелить его, их, хотя бы одного из них и погибнуть самому, чем выбежать на улицу.
В гостиной было пусто. Я медленно прошел ее всю, держа пистолет наготове, – так делали герои фильмов. Дойдя до противоположной стены, я заглянул в кухню и быстро развернулся, чтобы посмотреть, не спрятался ли кто за диваном. Пусто.
И в кухне тоже. Я чувствовал холод и пустоту. Этих людей тут нет. Они выстрелили и ушли. Обо мне они не знали или просто не задумались о моем существовании. Или поняли, что для меня остаться в живых хуже, чем быть убитым.
Я опустил руки. Почувствовал, как слабеет все тело. Мне хотелось присесть, прилечь, сжаться в комок, хотелось…