С верхнего этажа донесся какой-то звук, и я снова напрягся.
Теперь было уже не до предосторожностей.
Я схватил пистолет обеими руками и побежал. Перепрыгивая через ступеньки, по две зараз, поднялся на второй этаж, с трудом сдерживаясь, чтобы не издать боевой клич. Чтоб вы сдохли. Я убью вас. Я выпущу в вас целый магазин.
И только добежав до папиной спальни, я заметил, что там все это время работал телевизор, от него и исходил звук. Я обошел другие комнаты, опустив плечи, чуть не уронив пистолет.
Наконец уселся у лестницы наверху. Входная дверь на первом этаже все еще была открыта. Воздух был свеж и прохладен. Для всего остального мира начинался прекрасный день.
Я облокотился на стену и положил пистолет рядом с собой.
У меня внутри перекатывался гром, неясный, как ночной кошмар, он становился все сильнее, пока не вырвался наружу хриплым воплем. Все, что я мог, – это плакать, плакать и плакать.
* * *
Он торопливо шел по тротуару, уже в четвертый раз – мимо лавки часовщика.
Пытался привести в порядок дыхание, успокоить мышцы, но безуспешно. Просто зайди и сделай это, ну же. Неужели так трудно?..
На улице жара. Типичная дневная рамат-ганская[22] жара. Машины нервно сигналят тем, кто пытается припарковаться слишком близко к уже припаркованным машинам. Мимо него проходят девушки, они едят мороженое и смеются. Дальше по улице, над вывеской магазина игрушек, неожиданно с отчаянным тарахтением оживает маленький кондиционер. У входа в продуктовый магазин сидит пожилой человек с босыми ногами, подозрительно смотрит на него, а старенький вентилятор то и дело подбрасывает те немногочисленные волосинки, которые остались на его голове.
Просто зайди и сделай это.
Он останавливается у входа в лавку часовщика, закрывает глаза, делает глубокий вдох, пытается представить себе, как воздух наполняет его до кончиков пальцев, успокаивает и расслабляет. Не помогло.
Но тут он открывает глаза, и рука как будто сама по себе поднимается и толкает дверь.
И вот он внутри.
В лавке часовщика прохладно. Помещение длинное и узкое, пахнет чистотой.
– Секундочку, – говорит часовщик. Он сидит за прилавком и ковыряется в брюшке маленьких наручных часов. Заглядывает в лупу и, видимо, осматривает какую-то шестеренку. Наконец поднимает голову, откладывает лупу на белый прилавок и поворачивает вбок лампу, которой освещал механизм.
– Слушаю вас, – говорит часовщик с легким русским акцентом, – что вам угодно?
Он чувствует, как грудь его сжимается. Ну хватит, чего уж там.
– Я пришел, чтобы… – говорит он. – Я хочу вступить… Мне сказали, что здесь можно присоединиться к тем, кто…